Гильермо Инфанте - Три грустных тигра

— Мне нравится, как ты играешь, — сказала она, и это «ты» было как еще одна улыбка.

Они несколько раз появлялись у самого оркестра и в конце концов там и прибились. Куэ был совсем косой, теперь он снял очки, чтобы подмигнуть мне, улыбнулся и подмигнул обоими глазами сразу и, кажется, одними губами беззвучно прокричал Дает дает. Музыка, великолепное болеро, «Солги мне», смолкла. Вивиан пошла к столику, а Куэ замешкался рядом со мной и ясно сказал мне в ухо: Во дает , — и расхохотался и указал на Сильвестре, уснувшего за столом, утопающего всем своим плюгавым аккуратным тельцем в костюме из натурального шелка, видно, что дорогом, даже с такого расстояния, являвшего собой голубое пятно на белой скатерти. Потом Арсенио Куэ танцевал (одно слово, что танцевал) с Сибилой, тоже спотыкающейся, отчего казалось, что он держится получше, не так безнадежно, как с Вивиан. Барабаня, я заметил, что она (Вивиан) не сводит с меня глаз. Потом она поднялась. Потом пошла к эстраде и встала у оркестра.

— Я и не знала, что ты так хорошо играешь, — сказала она, когда мелодия кончилась.

— Ни хорошо, ни плохо, — ответил я. — Так, чтобы на жизнь хватало.

— Нет, ты очень хорошо играешь. Мне понравилось.

Она не уточнила, что именно ей понравилось: что я играю, что я играю хорошо или я сам, хорошо играющий Может, она блаженненькая до музыки? Или перфекционистка? Я что, послал какой-то знак, чем-то себя обнаружил?

— Нет, серьезно, — сказала она, — хотела бы я так играть.

— Тебе-то зачем.

Она мотнула головой. Блаженненькая? Скоро узнаю.

— Девочкам из яхт-клуба незачем играть на бонго.

— Я не девочка из яхт-клуба, — сказала она и ушла, и я так и не понял, где у нее болит. Просто стал играть дальше.

Я все играл и играл и увидел, как Арсенио Куэ подзывает официанта и просит счет, играл и играл, будит Сильвестре, и этот смуглячок-писака встает и идет вслед за Сибилой и Вивиан, которые под ручку направляются к выходу, я играл, а Куэ расплатился за всех, я играл, и подошел официант, и Куэ дал ему на чай, я играл, видимо, неплохо дал, судя по довольной роже официанта, я играл, пошел и догнал всех у дверей, и швейцар раздвинул портьеры, я играл, и они вышли через красно-зеленый, ярко освещенный игорный зал, и портьеры упали, скрыв их из виду, я играл. Даже не попрощались. Но мне было все равно, потому что я играл, продолжал играть и собирался играть еще очень долго.

До этой ночи в «Сьерре» я редко видел Вивиан, зато часто встречал своего друга Сильвестре и с ним Арсенио Куэ. Все время они мне попадались. Как-то раз я выходил с репетиции (кажется, в субботу днем) и столкнулся с Арсенио Куэ, который шел — пешком, на удивление — по Двадцать первой улице. Стояла страшная жара, и, хотя на юге небо затянуло тучами, дождя вроде не намечалось, тем не менее Куэ был в дождевике (он бы сказал, в плаще); курил сигарету в мундштуке, вышагивая своей неровной походкой носками наружу и выдувая дым носом, обеими ноздрями, так что над губой зрелищно вздымались два серых столба. Мне на ум пришел чокнутый дракон. Впрочем, не такой уж и чокнутый, неизменно в черных очках и с ухоженными усами.

— Чертово солнце, — сказал он вместо приветствия.

— Тебе как, не холодно? — спросил я, указывая на дождевик.

— В плаще или без плаща, в штанах или без штанов, в этом чертовом климате все равно подыхаешь.

Это было его любимое вступление. С него он начинал звучные обвинительные речи в адрес страны, народа, музыки, негров, женщин, отсталости. В адрес всего. И закруглялся на той же ноте, ругая погоду хорошо поставленным актерским голосом. В тот день он сообщил мне, что на Кубе (не Венегас, а другой) могут выживать только растения, насекомые и грибы, влача либо растительное, либо жалкое существование. Доказательство — скудость фауны, представшей глазам Колумба. Остаются еще птицы, рыбы и туристы. Все они могут улететь или уплыть как только пожелают. Потом, без всякого перехода, он сказал:

— Пошли со мной в «Фоксу»?

— Зачем?

— Да просто так. В бассейн заглянем.

Я не горел желанием. Устал, пальцы под защитным пластырем ныли, было жарко, и к тому же какое удовольствие тащиться в бассейн одетым, стоять на бортике, стараться не забрызгать костюм и рассматривать людей, как рыб в аквариуме. Да хоть бы в нем и русалки плавали, все равно. Я сказал, что не пойду.

— Там будет Вивиан, — сказал Куэ.

Бассейн в «Фоксе» был забит в основном детьми. Вивиан мы заметили сразу, она помахала из воды. Виднелась только голова без шапочки, волосы налипли на лицо и на шею. Совсем девчонка. Но, выйдя из воды, она уже не выглядела ребенком. Слегка подзагорела; кожа на плечах и на бедрах ярко отсвечивала, совершенно не похоже на молочную белизну под черным платьем в тот вечер, когда мы познакомились. И еще волосы теперь были светлее. Она попросила сигарету, добродушно отвечая на мои вопросы, видимо утопив в забвении прежние обиды: