Потому что Эрнест Ричард, мой дед, был первым из пивоварящих Аткинсонов, кто принял положенное ему наследство, не будучи уверен в необходимости очередной и обязательной экспансии, не веруя свято в Прогресс и в то, что на старости лет он будет богаче и влиятельней, чем в молодые годы.
А ведь после наводнения 1874 года начали выказывать тенденцию к снижению не только прибыли с пива «Аткинсон». Потому что последняя четверть девятнадцатого века, которую, дети мои, мы могли бы попристальней рассмотреть, будь она спецтемой нашей группы уровня «А», и в которой вполне уместно видеть период некой кульминации, преддверие столь любезного коллективной мифологической памяти англичан жаркого и долгого эдвардианского лета, была, по правде говоря, периодом экономической стагнации, от которой мы так никогда и не оправились. Периода, когда владелец водно-транспортной компании – при том, что в масштабах всей страны водный транспорт и речное судоходство приходили в упадок, проигрывая раунд за раундом в борьбе с расползающимися все шире железными дорогами, – вряд ли мог с уверенностью смотреть в будущее.
Как же Артур Аткинсон, который не был хозяином настоящего, но слугою будущего, смог вынести подобные – неумолимые – свидетельства упадка? Предаваясь со все большим усердием политической деятельности (пять раз переизбирался от Гилдси), будучи твердокаменным сторонником экспансионистской имперской политики (потому что здесь в конечном счете расширение все еще представлялось возможным), напоминая фенлендским своим избирателям о большом мире и о национальной миссии; ставши в конце концов вполне карикатурным государственным деятелем – и окончательно оттолкнув единственного сына.
А как же Эрнест Аткинсон воспринял эти огненные письмена на стенах? Он просто вспомнил, когда ушла его блудная, полная проб на пределы дозволенного юность, вспомнил, кто он такой и откуда взялся.
В 1904 году, когда Балфур и Лубэ дергали кайзера за усы, подписывая англо-французскую Антанту, Эрнест Аткинсон проникся, как никто из Аткинсонов за последние четыре поколения не проникался, неизбывной, изначальною тоскою Фенов. Под влиянием, быть может, водянистых обстоятельств своего рождения он возмечтал о возможности вернуться в давно ушедшую эпоху диких топей, когда все еще только предстояло свершить, когда из ничто еще можно было сотворить нечто; и восстал в нем дух прапрадеда, Уильяма Аткинсона, стоявшего средь зреющих ячменей. Раз уж ему суждено стать пивоваром, пусть даже дело и пришло в упадок, что еще ему оставалось, как не служить своему призванию, и служить честно, и варить доброе пиво? И каких еще причин искать для усердных трудов, когда есть возможность снабдить сей скорбный мир малой толикою веселья?
Ну а веселье – обязательно ли весел тот, кто его производит? Свидетельства из тех времен – убедительнейшим образом подтвержденные как обстоятельствами последних лет его жизни, так и доставшимися мне по наследству фотопортретами деда по материнской линии (насупленные брови, глубоко посаженные глаза с тяжелым взглядом) – доказывают, что даже и в беспокойные годы юности Эрнест Аткинсон был человек задумчивый и склонный к меланхолии. Что причуды юношеских лет всего-то навсего должны были – как то нередко случается – загнать куда подальше врожденную мрачность; что баловство с идеями социализма обязано своим происхождением отнюдь не только желанию позлить отца, но и наклонности (в соответствии с именем [29]) принимать мир всерьез; что он посвятил себя производству разлитого по бутылкам веселья оттого, что сам был одержим унынием, а еще оттого, что – но это уже чистая спекуляция, чистейший домысел учителя истории – он такого понаузнал (о чем поведал ему на смертном одре, перед тем как отправиться в 1904 году на кладбище, старый Артур Аткинсон?) насчет своих дальних и ближних предков, что отныне ему хотелось быть всего лишь честным и лишенным каких бы то ни было амбиций поставщиком разливного счастья.
В 1905 году Эрнест Аткинсон приступил к распродаже основного движимого и недвижимого имущества водно-транспортной компании и большей части Гилдси-дока (этот кусок отхватила компания «Газ и кокс» – в качестве места под производственную застройку), оставив себе только баржи и лихтеры для того, чтобы возить из Кесслинга солод, и отведя остаток воднорожденных своих интересов в создание компании по организации увеселительных водных прогулок: в составе трех паровых катеров, «Св. Гуннхильда», «Св. Гатлек» и «Королева Фенов». Поездки до Или, Кембриджа и Кингз-Линна. Увеселительные, заметьте себе.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу