Эдвард Резерфорд - Лондон

Такие взгляды стали довольно популярны в Англии. В народе говорили, что англосаксы, в конце концов, относились к германской расе, а протестантизм тоже зародился в Германии. Немецкой была и королевская семья; муж королевы – вдохновитель Великой выставки – немец до мозга костей. Промышленно развитый, самодостаточный северный народ, не слишком сильный в искусствах, но в высшей степени практичный – такие качества пришлись викторианцам по душе. Они решили уподобиться немцам, каким-то образом позабыв, что в них намешано много всякого – кровей кельтских, датских, фламандских, французских и прочих и прочих.

Эдвард воспользовался случаем.

– И все же между империями нашей и Римской есть разница, – заметил он добродушно. – Возможно, мистеру Мередиту следует ее учесть. Наша империя не склонна к завоеваниям. Ни малейшего поползновения! Римлянам были нужны армии. Нам – нет. Все, что мы предлагаем отсталым странам, – преимущества свободной торговли. Она несет им цивилизацию и процветание. Я смею надеяться, что настанет день, когда она цивилизует весь мир и армии больше вообще не понадобятся. – Он мягко улыбнулся Мередиту.

– Но, Эдвард, – возразила Мэри Энн, – у нас огромная армия в Индии.

– Ничего подобного, – ответил тот.

– И на самом деле ваш муж совершенно прав, миссис Булл, – вежливо вмешался Мередит. – Подавляющее большинство войск – индийские полки, сформированные на месте и оплачиваемые индусами. Почти полиция, – улыбнулся он криво.

– Отрадно слышать, что вы согласны, – ухватился за это Булл. – И обрати внимание, Мэри Энн, на слова мистера Мередита: «оплачиваемые индусами». С другой стороны, британская армия оплачивается британским налогоплательщиком, то есть деньгами, заработанными в поте лица. Если мистер Мередит станет кадровым офицером, его задачей будет защита наших торговых интересов. А коль скоро, – теперь он вознамерился жестко поставить юнцу на вид, – я буду платить мистеру Мередиту и его подчиненным, то цена должна быть низкой, насколько это возможно. Если только, – добавил он сухо, – мистер Мередит не сочтет, что я не доплачиваю налогов.

Это, конечно, прозвучало оскорбительно. Мэри Энн побагровела от стыда. Но Булл отлично знал, что говорил дело. Мало кто мог ему возразить. Правда, некоторые отводили Англии бо́льшую роль. Недавно на обеде в Сити Эдвард сел рядом с Дизраэли – надоедливым, по его мнению, политиком, голова у которого была забита дурацкими мечтами об имперском величии. Парламентское большинство куда охотнее склонялось на сторону солидных вигов, вроде мистера Гладстона, который ратовал за свободную торговлю, минимальные государственные расходы и низкие налоги. Даже такие зажиточные люди, как Булл, облагались лишь трехпроцентным налогом. И он считал, что этого вполне достаточно.

– Я не хочу повышения налогов, – спокойно произнес Мередит.

– А разве не важно вероисповедание народов, которые населяют империю? – напомнила зятю Эстер. – Мы направляем миссионеров… – Она умолкла, ожидая поддержки.

– Разумеется, Эстер, – твердо ответил тот. – Но уверяю вас, на практике религия следует за торговлей, а не наоборот.

Это было чересчур. Сначала Эдвард оскорбил Мередита, а теперь раздувался, как индюк. Общество начинало бесить Мэри Энн. Такие невежественные и такие самоуверенные!

– Эдвард, а вдруг индусы и прочие народы империи не захотят исповедовать нашу веру? – спросила она с издевкой. – Эстер, а ты не думаешь, что они предпочтут сохранить своих богов?

Скандальная реплика, что говорить. Как ей и хотелось. Эстер была шокирована. Пенни удрученно качал головой. Донесся шепот Гарриет:

– Мэри Энн, ты неисправима.

Но Эдварда она не допекла.

– Это вопрос времени. – Он говорил с ней, как со школьницей. – Чем ближе отсталые народы познакомятся с нами, тем скорее усвоят, что мы живем лучше их. Они преспокойно переймут нашу веру, потому что в ней правда. От десяти заповедей до Евангелий. Закон нравственный и Закон Божий. – В этом пункте он вперился в Мередита стальным взглядом. – Надеюсь, Мэри Энн, мистер Мередит согласен со мной, даже если ты возражаешь. – Он обратился к Папаше: – Скажите, Папаша, я прав?

– Абсолютно, – отозвался тот. – Нравственность, мистер Мередит. Это главное.

Вошел дворецкий, неся графины с мадерой и портвейном, поставил их перед Папашей. Для дам это стало сигналом живо убраться в гостиную, тогда как мужчины, в точности следуя обычаю XVIII столетия, остались за портвейном одни. Мэри Энн, подавая пример, встала первой, и отдельные джентльмены учтиво проводили женщин до двери. Там, задержавшись и коротко улыбнувшись, Мэри Энн подала руку Мередиту, как бы прощаясь и не вкладывая в свой жест никакого особого значения, кроме мелочи, из-за которой тот покраснел. Но Шарлотта поймала ее за плечо на пороге гостиной и зашептала: