Стэн Барстоу - Рассказ о брате

Но ее Флойд был реальным человеком. Ее Флойд…

Ехать оставалось еще полчаса. Она вынула блокнот и начала писать:

«Дорогая Ивлин, пишу тебе в поезде и поскольку не знаю, где буду жить в ближайшем будущем, пока не даю обратный адрес. На старую квартиру не пиши: я оттуда съехала. Я ушла с работы. Просто взяла и ушла, не подав заявление и никого не предупредив. Не смогла повидаться с тобой, знала, ты в отъезде, а когда решила бежать, нужно было действовать очень быстро.

Если б я надеялась скрыть от тебя причины своего бегства из Лондона, то не стала б тебе писать. Что ходить вокруг да около: я бегу от Флойда.

Ты его видела всего два раза, но знаешь, что я полгода встречалась с ним. Никогда не говорила тебе, что люблю его, но ты, наверное, и так поняла.

Я отдалась своему чувству, хотя и сознавала, что делаю. Мне казалось, всю жизнь я ждала этого часа. Наверное, от женщины чаще исходит стремление к постоянству, но я намеренно избегала разговоров на эту тему с Флойдом. Как будто даже боялась накликать беду. Я знала, когда‑то в туманном и отдаленном будущем ему придется уехать на родину. Но к тому времени что‑нибудь да решится. Я не знала одного: все уже было за меня решено с самого начала, у нас и не могло быть никакого будущего. И вот это невыносимо. И еще обман.

Все произошло предельно просто. Флойд уезжал по делу и отдал мне ключ от своей квартиры, чтоб я могла послушать пластинки. Я и раньше у него бывала, правда, никогда не оставалась одна. А тут бродила по комнатам, с упоением представляла себе его жизнь, и на всем, буквально на всем видела печать его личности — на одежде, книгах, даже на посуде и зубной щетке. Я так любила его, что буквально хотела стать им, хотела с помощью его вещей представить себе, что это значит — быть Флойдом.

На камине, за статуэткой, лежало письмо. Оставить его там — с его стороны большая небрежность. Когда обманываешь, надо каждую минуту быть настороже, если не хочешь, чтоб раскрылся обман. На письме была американская марка, и я поняла, что это не деловое письмо, раз адрес написан от руки. Я не имела права трогать письмо. Выпускница школы Эмхерст не должна поступать так. Но меня сжигало желанье буквально влезть в его шкуру, и каждый предмет, принадлежащий ему, обострял это мое ощущение. И вот передо мной лежит письмо, наверное, от его друга. Искушение слишком велико, и все наставления мисс Маккензи развеялись как дым.

Я открыла конверт, и из него выпала фотография женщины и двух мальчиков. Письмо было от жены Флойда, а на фотографии она и два его сына. Спокойное письмо от спокойной и счастливой женщины. Все они думают о Флойде. После того, как он последний раз приезжал домой четыре месяца назад, очень скучают по нему и ждут не дождутся следующего приезда. Очень хотят, чтоб работа в Англии поскорее закончилась, и он насовсем вернулся домой.

Не стану описывать, что я пережила, просто не могу выразить словами. Поняла: нужно как можно скорее уехать. Не хочу глядеть, как он будет изворачиваться, объясняться, извиняться. Прежнего Флойда уже нет, да и существовал он, наверное, только в моем воображении, а нового Флойда я вынести не смогу.

Сегодня сниму самый лучший номер в гостинице, к черту цены. А завтра найду постоянную конуру и начну думать о работе.

„Но почему ты поехала именно туда? — наверное, подумаешь ты, когда увидишь почтовый штемпель. — Неужели нет других городов?“

Ну что ж, это единственный город, помимо Эмхерста, который я вообще знаю, а ехать опять в Эмхерст что‑то пока не хочется. Здесь я очень давно не была и, наверное, ничего не узнаю, но здесь я родилась, и у меня есть чувство, что если я смогу прийти в себя здесь, значит, когда‑то смогу примириться с жизнью.

Судя по всему, мы уже подъезжаем, так что заканчиваю. Я напишу миссис Малвени, что ты приедешь и заберешь мои вещи. Пожалуйста, съезди к ней. Там остался проигрыватель, несколько пластинок и кое — какие книги. Возьми их себе…»

Через четыре минуты путешествие подошло к концу. Она ступила на землю, где двадцать два года назад началась ее жизнь.

На следующее утро около одиннадцати она шла с чемоданом по тихому жилому кварталу близ городского парка. Бумажка с адресом лежала в кармане. Она знала этот район, однако сейчас чувствовала, что идет по совершенно незнакомому городу. В детстве изредка она проезжала здесь на автобусе, навстречу в фешенебельных машинах из богатых пригородов ехали чиновники и директора местных компаний. То были наследники фабрикантов, промышленников, директоров и чиновников, лет семьдесят назад построивших вдоль дороги, по которой она сейчас шла, все эти особняки, а потом автомобильный бум заставил их переехать в близлежащие городки и курорты. Не требовалось большого воображения, чтобы представить себе, как у дверей этих домов стояли экипажи, в огромных гостиных на тяжелую мебель красного дерева, столовое серебро, белоснежные скатерти и манишки состоятельных хозяев струился свет люстр, в вечерней тиши раздавались звуки рояля, скрипки и виолончели и высокий женский голос пел: «Пусть полон богатств и чудес белый свет, родного порога прекраснее нет». Она ясно представила себе молодую девушку в вечернем платье, с открытыми плечами и розой на груди и юношу во фраке. Робкие и счастливые, они стоят рядышком и держатся за руки, а гости поднимают бокалы и желают им долгой жизни, богатства и счастья. Где все они теперь? Ушли навсегда, так же, как ее мать, Питер, Анджела и дядя Эдвард. Кто горюет о них? Были они милые и добрые или, может, жестокие и злые, знали богатство или бедность — кому это сейчас важно? Богу? Но тринадцать лет назад на другом конце города она перестала верить в бога.