Александр Коперник - Это был 2014. Нашептательная геометрия

А я напомнил. С некоторых пор я ненавижу тебя. Только за то, что ты вырос и стал мной.

В кафе разговор мальчика и девочки. Девочка:

— Что, думаешь, и в 30 лет бабушка будет деньги давать?

Мальчик:

— Почему бы нет? Мы же для них дети.

Если на людях с тобой происходит что-то позорное, или хотя бы конфузное, — просто так с ним справиться не получится. Скажем, у тебя внезапно оказалась расстегнутой ширинка. Ты, конечно, начинаешь ее застегивать; не светить же «секретными документами» на всю страну.

Сначала оказывается, что бегунок дошел до самого низа и застрял; у него же есть специальный фиксатор, который нужен, чтоб молния не открывалась сама по себе; он срабатывает, когда «ручка» опущена вниз. А когда «собачка» доходит до низа, «ручка» фиксируется швом в нижнем положении. Тут нужно сильно постараться, чтоб исправить положение; потому что для сдвижения «собачки» нужно вытащить из-под шва ручку, а чтобы вытащить ручку — надо сдвинуть «собачку»! Ты, чуть не разрывая швы, кое-как вытаскиваешь чертову хреновину. Конечно же, в молнию тут же попадает ткань, и приходится дергать бегунок вверх-вниз, чтоб освободить от очередной помехи; тебе кажется, что при этом окружающие смотрят на тебя, будто ты только что отлил у всех на глазах и стряхиваешь остатки радости.

Наконец, молния побеждена (вообще-то, нет: она разошлась, но ты пока этого не знаешь); на ее «вразумление» ушла пара секунд, но тебе кажется — никак не меньше трех минутищ. На тебя никто не смотрит, и не смотрел никто, но тебе кажется — все только на тебя и пялятся. На душе скребутся кошки, неприятное ощущение только что произошедшего невезения досадной скрепкой сжимает губы; и ты униженно продолжаешь свои никчемные дела.

Переходил дорогу по «зебре». Посмотрел налево. Неохотно, со скрипом осей остановились хозяева полосы. Я пошел, глядя на водителей сквозь замызганные лобовые стекла. Дойдя до середины дороги, перевел взгляд на другую сторону. Как по-волшебству, поток завис, пропуская меня. Я почувствовал власть над железом и резиной, бензином и тормозной жидкостью; расслабился и зашагал, победно глядя на остановленных мной железных коней. И врезался в машину, сдававшую назад через пешеходный переход.

Основная работа товарищей, раздающих бумажки у метро — мешать идти тем, кто спешит на работу. Один раздавальщик может затормозить всех, кроме себя. Два раздавальщика могут затормозить вообще всех.

Лично меня они почти бесят. Идешь, а он или она закрывает узкий проход в самом козырном месте и говорит: «Возьмите схему метро!». Или: «Скидки на новые бриллианты!». Не нужно мне этого. И я врезаюсь в вытянутую, как щупалец антропоморфного моллюска, руку, держащую дебильный хлам.

И ведь это не их инициатива — вот так взять, и начать раздавать мусор. Общество им сказало, что это — вполне работа. Возможно, у них есть даже свои мотивационные практики. Забавно то, что работа, сопряженная с активной помехой жизни других, обычно незаконна. Государство в какой-то момент понимает, что нужно чуток понизить дискомфорт граждан — и запрещает, например, попрошаек в метро. Попрошайки остаются, конечно, но уже незаконно. А раздавалы, по-моему, запрещены не будут никогда. Это такой минимальный дискомфорт, который необходим, чтобы пользователь сливал в него недовольство работой всего прочего интерфейса системы.

Они не исчезнут, пока не исчезнет печатное дело. И государство. А государство — это я.

1. Чем яростнее человек требует не вешать на него ярлыков, тем более тупо и уперто он развешивает оные на других.

2. Удивительно, как всегда едок и упорен в критике тот, кто не способен ничего создать.

3. Чем меньше хочется делать какую-либо работу, тем выше ее необходимость.

Есть русские народные песни, прославляющие доблесть, а есть — плачи по погибшим. Это древнейшая схема производственно-потребительских отношений: плоды труда одних дают работу другим. Имеется в виду, естественно, не то, что прославление доблести дает почву поминальным песням. Почву дает сама доблесть. А песни про доблесть — подталкивают к подвигам, или (что вероятнее) к гибели.

Есть тот, кто разбрасывать камни, и тот, кто их собирает. Часто это — одно и то же лицо.