Александр Кабаков - Камера хранения. Мещанская книга

– Ладно, – сдался я. Набрал воздуху, задержал дыхание и влез в его парусиновые.

– Ты согласен? – Вне себя от счастья, он хлопнул меня по плечу. – Друг! Век не забуду! Это же моя мечта, ты понял? В тринадцать лет я у одного хмыря на Балатоне джины увидел – с тех пор о них мечтал! С самой Венгрии! Сейчас, – открыл он дверь, – поясню ей, что к чему… Идем.

– Стой! – сказал я. – Не надо.

Он оторопел.

– То есть как “не надо”? Да ты не боись, они у меня дрессированные. Я им чуть что, так по печени. Проблем не будет.

– Не в этом дело, – сказал я, – и двести рублей – это слишком много. Сотню я у тебя, пожалуй, возьму. Но не больше. Держи!

Брат Динки опомнился, только когда я втолкнул в карман своих бывших джинсов лишние деньги. Он вскричал:

– Друг, скажи мне, кого убить?! Адрес дай!..»

В этом тексте больше о джинсах в СССР, чем в любом серьезном исследовании. И о времени, когда Советский Союз уже поразила оказавшаяся неизлечимой болезнь – разделение жизни на идеологическую и материальную. Получилась неструктурированная масса, перегной, в котором зародились микроорганизмы смерти советского проекта.

Начиналось все правильно:

френчи и сапоги,

габардиновые макинтоши и кожаные регланы,

фетровые валенки-бурки и мохнатые собачьи полушубки мехом наружу,

экспроприированные парадные ковры с жестяными инвентарными номерками,

отечественной сборки американские лимузины – гордость советского автомобилестроения,

нью-йоркского стиля небоскребы с пятиконечными звездами и венками колосьев,

без пяти минут подследственные в рваных парижских костюмах,

их наследники в шейных платках…

Все это цветущее многообразие до поры до времени цементировало многоступенчатое общество. «Сегодня парень в бороде, а завтра где – в НКВДе, свобода, бля, свобода, бля, свобода…» Пока такая свобода была непоколебимой – примерно до начала семидесятых, – волноваться было не о чем. Лично начальник всего советского радио тов. Лапин, человек традиционно политического – полтора метра – роста следил, чтобы на экране не появлялись бороды. Аргумент «а как же Маркс и Энгельс» опровергался элегантно и твердо: «Придут – рассмотрим вопрос».

И все стояло прочно и надежно.

А как только прозвучало: «На вид ребята вроде и не наши, а если надо, жизнь не пожалеют» – все кончилось. Лицемерие «вы не бойтесь, я свой» сначала было просто лицемерием, а потом стало всепоглощающим цинизмом…

Итак:

инструктор райкома комсомола,

заведующий секцией гастронома,

атташе посольства в стране, выбравшей социалистический путь,

властитель литературной моды и умов,

властитель же душ и чувств,

диссидент во имя ленинских норм,

диссидент против ленинских, сталинских и вообще коммунистических норм (очень редко),

авангардист в любом из искусств, из которых важнейшим является самое непонятное,

или понятное,

режиссер, получающий деньги в ЦК КПСС на фильмы против ЦК КПСС,

писатель, издающий книгу против большевиков на деньги большевиков,

лектор, известный во всем мире как критик СССР, воспевающий во всем мире СССР,

ученый, придумавший бомбу и борющийся против бомбы,

философ, воюющий с партией за право ее любить, как ему удобно,

и все, кто мог,

а могли все, кто имел доступ в магазины «Березка» разных категорий, торгующие всем тем, чем не надо было бы торговать в СССР,

– вот они все и погубили великий, могучий Советский Союз.

Магазин «Березка» и особенно бесполосые чеки для расплаты в этом магазине (советские тайные награды 1970–1980 годов) – самая успешная контрреволюция в истории.

И в этой Вандее была своя гвардия: джинсы.

О прочих – позже.

Итак, я сидел на песке Комсомольского острова и, еще не читавши повесть антисоветского писателя Ю., разыгрывал ее психологическую коллизию.

Я рассматривал джинсы фирмы Lee , купленные моим приятелем Г. у морячка в Херсоне за 35 рублей.

Стипендия на первом курсе университета была 22 рубля. Но по странной социальной справедливости я, поскольку принадлежал к обеспеченной семье (больше 50 рублей дохода на душу, что подтверждалось справками), получал в полтора раза больше – 33 рубля. Дело в том, что я мог получать либо повышенную стипендию, поскольку ее назначение зависело только от результатов сессии и никаких справок не требовало, либо никакую – как уже сказано, будучи обеспеченным. Я выбрал повышенную, ради которой сдавал на одни пятерки все сессии. В частности, сдал на «отлично» предмет «Введение в теорию функций комплексного переменного». Поверить в это я не мог тогда, не могу и сейчас…