Александр Кабаков - Камера хранения. Мещанская книга

Вершиной образа во всех смыслах была прическа, называвшаяся «канадская полька», «высокий зачес» или попросту «кок». Делалась она следующим образом.

Сзади волосы подрезались и дочиста подбривались на уровне нижних шейных позвонков. Перед этим длинные волосы на висках зачесывались и даже затягивались расческой гладко назад, а после стрижки свисали над шеей, напоминая предшествовавшую «канадской польке» прическу конца сороковых «под Тарзана». Между гладко зачесанными по бокам волосами и устраивался вожделенный кок – сильно приподнятый надо лбом и зачесанный к макушке чуб, действительно напоминающий птичий гребень. Самым изыском был кок, слегка свешивающийся на лоб, как бы небрежный…

Удерживать все это в заданном положении было очень и очень нелегко.

Тут и вынималась из кармана плоская, диаметром в трехкопеечную монету и толщиной миллиметра в три-четыре коробочка. Впоследствии в таких, с изображением пятиконечной звезды, продавалась вьетнамская мазь «Золотая звезда», в просторечии «звездочка» – обезболивающее снадобье с сильным ментоловым запахом. А тогда на коробочке была простая надпись на русском и каком-то, полагаю, прибалтийском, языке – «бриолин».

Пахла эта полупрозрачная мазь омерзительно. Это не было зловоние – это был тошнотворный аромат очень дешевой парфюмерии, смешанный с запахом прогорклого жира. На ощупь она была еще противней – скользкая субстанция, быстро тающая даже не в сильную жару и стекающая грязноватыми струями… Большее отвращение, чем бриолин, вызывали только мухоловки – развешиваемые на все лето по квартире липкие бумажные спирали. От вида прилипших мух тоже возникали позывы тошноты…

Но без бриолина кок было не построить. А смазанная им любая прическа держалась непоколебимо, к тому же блестела, что, в соответствии с тогдашними представлениями о прекрасном, было желательно.

Жара в тех краях, где происходит действие этого рассказа, в конце августа ужасная. И проклятый бриолин тек по шее и даже по спине под новой рубашкой и уже нисколько не удерживал кок, так что на голове был просто жирный комок сбившихся волос, а бриолин тек, и трупный его запах наполнял все вокруг…

Итак, молодой человек пятнадцати без малого лет в этот день вернулся после летних каникул в маленький городок, где он жил и где надеялся сегодня же повидаться с девушкой того же возраста, к которой…

Ну, хватит придаточных предложений. Вот она, в прелестном оранжевом сарафане, юбка «солнце-клеш», встает ему навстречу со скамейки у подъезда, вот – незаметно оглянувшись, пуст ли жаркий полдень, а он пуст, – совсем взрослым жестом обнимает его за шею голой рукой…

Голой, черт возьми.

– Фу, гадость какая! – говорит она, и срывает лопух, и трет руку, но не стираются мерзкий запах и жир. – Чем ты намазался, горелым маргарином?! Все волосы жирные… Отойди.

Дважды намылив и беспощадно вытерев вафельным полотенцем голову, он выключил газовую колонку – «сколько можно бултыхаться», крикнула бабушка, – и в очередной раз посмотрел на себя в запотевшее ванное зеркало. Там был странный тип с торчащими во все стороны мелкими кудрями. Если бы это происходило лет на двадцать позже, его прическу точно назвали «под Анджелу Дэвис» – или, более информированно, «афро». Вполне себе стильно… Но это было на двадцать лет раньше…

И через час, благоухая прокисшим жиром, он снова вышел из дому с великолепным коком. Перед уходом он швырнул пустую коробочку от бриолина в мусорное ведро.

В саду возле Дома культуры начинались танцы, он шел мириться, но поступиться коком, который культивировал все лето, не мог. Мы все хотя бы раз пренебрегали чувствами ради овладевшей нами идеи.

А на том месте, где был кок, теперь… Ну, да что говорить.

Нет ничего более бессмысленного, чем попытки понять судьбу – человека, народа, вещи.

Почему один счастливо женился, нарожал хороших детей, прожил полтора века и помер тихо, «непостыдно», как и просил в молитве, и безболезненно – а другой сам мучился, вокруг всех измучил и конца дожидался в отчаянии? Нет ответа ни в воспитании, ни в генах, ни в обстоятельствах. Почему к одним от Гольфстрима идет теплый ветер, цветы сияют под добрым снегом и реки текут в нужную сторону, а у других засуха прекращается только на время наводнения? В учебниках истории вразумительного объяснения не найдете. Почему рабочие штаны из линючего брезента носит весь мир, а удобнейшая стеганая куртка, пригодная для любой погоды, стала символом тюрьмы и нищеты? Только не рассказывайте ни про особый путь, ни про западных врагов.