Владимир Сорокин - Пир

– И что получилось?

– Такая… пирамида… сине-лиловая… вытянутая такая… и как будто сквозь нее что-то прорастает. Лимонно-желтое. И шары, шары такие пористые. Но он всё, конечно, не осилил.

– Много осталось?

– Почти половина. Он пару бутылок шампанского выпил, потом еще коньяку добавил. А потом заказал бутылку своей водки, «Мягкая», и сказал: «С почином вас, ребята. Навалитесь!» И мы выпили и стали есть. А он курил и нас теребил.

– И во сколько ему это обошлось?

– Три тысячи двести рублей.

– Так. И что вы можете сказать по поводу вкуса этого конструкта?

– Ну… трудно… что-то… нет, ну, во-первых, он из многих частей состоит. И части разные на вкус, и важно, в какой последовательности ты ешь. Но… я даже не знаю, с чем это можно сравнить. Там, все эти части, они не только разные на вкус, но еще и по консистенции разные.

– Как это?

– Одну ешь – вроде паштет с орехами, и вдруг она переходит в такой сочный кусок какого-то мяса в каком-то белом таком желе… а рядом сразу что-то хрустит, что-то из слоеного теста, потом что-то раз – и потекло, а потом опять мягкое… ну и так далее.

– Ужин №3?

– Номер три… так… это была женщина. Но я ее никогда нигде не видел. Она не из богемы и не из буржуев.

– Имя, фамилия?

– Не знаю, честно говорю.

– Ой ли?

– Ну, чего мне скрывать-то… я же все вам говорю. Женщина. Так, одета… вполне со вкусом, но без широты. Посидела, подумала, потом сказала: «БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ». Машина заработала. И через минут сорок выползла такая… ну, как тропическая гусеница. Разноцветная, с такими овалами и сеткой… а в центре воронка с красивой глазурованной поверхностью. Мы расчленили очень красиво, подали. Она заказала французское, кажется, вино. И выпила полбутылки. Съела где-то всего одну треть. Цена вполне скромная: 1400.

– И вы опять доедали?

– Конечно.

– Ужин №4?

– Так… а! Это была веселая компания. Вы их знаете, конечно. Пятеро: Паша Разноглазый, Сережа Бильярдный Шар, Вика Плющевич, Маша Лиса-оборотень и Шептуля Эсэсовец.

– Еще бы.

– Они пришли уже в духе, долго разглядывали Машину, прикалывались. Потом Паша Разноглазый взял лист бумаги и предложил всем составить одно предложение из пяти слов, не произнося их вслух. Он распределил, кто придумывает существительное, кто прилагательное, кто глагол, и так далее. Каждый писал на бумаге свое слово и заворачивал его, чтобы никто не видел. И у них получилось: «ГНИЛОЙ БУРАТИНО ТРЕБУЕТ МОДНОГО КЛЕЯ». Они долго смеялись, и Сережа Бильярдный Шар заметил, что это совсем реалистическая фраза, значит, им пора тушить свет и расползаться по разным мирам. Маша Лиса-оборотень сказала, что всегда готова, а Шептуля Эсэсовец сказал, что ему уже некуда ползти. Потом Паша Разноглазый громко проблеял эту фразу. И Машина заработала. Часа через полтора из нее выползло такое овальное, как бы приплюснутое яйцо. Полупрозрачное. И внутри этого яйца… как сказать…

– По-русски.

– Ну… это был… такой очень сложный город или завод. Трубы какие-то, переплетения… и все это стягивалось к центру яйца. А в центре… что-то было такое… серебристо-голубое… похожее на череп лошади с грибом. Но это был не череп. Да и не гриб. И они заказали шампанского, а Шептуля Эсэсовец – апельсиновый сок. Очень долго ели. Часов пять. И много говорили. Так много, что у меня голова закружилась. Но съели все. До крошки. Стоило это им три семьсот.

– Ужин №5?

– Сейчас… дай Бог памяти…

– Мы поможем, если что.

– Не надо. Значит… двое. Лешечка и Ленечка. Это люди питерской сцены, так что я их не знал. Они пришли слегка пьяные, и сначала Ленечка сел Лёшечке на колени, и они так сидели, раскачиваясь. И шептались. А потом Ленечка предложил сначала нюхнуть, а потом уже «покушать по-легкому», как он выразился. Нюхнули. И долго препирались, кому делать заказ. Каждый предлагал, чтобы сделал другой, а тот, в свою очередь, отказывался в пользу друга. И это длилось очень долго. Потом все-таки Ленечка сделал заказ: «НЕ МУЧАЙ МЕНЯ!». И Лешечка сразу стал целовать ему руки. Из Машины вылезло что-то обтекаемое, гладкое, но многослойное, как такая расплющенная подводная лодка. И она словно была из многих-многих слоев такой очень красивой березовой коры… трудно, конечно, описывать пищевые конструкты…

– Это важно для дела. Фотографии, конечно, больше помогли бы, но за неимением оных, так сказать… продолжайте.

– Да. Фотографировать конструкты категорически запрещалось. Это было нерушимым правилом.