Джесс Уолтер - Вор

Фотограф Эстель Ханания ( Estelle Hanania ).

Это наверняка она — Девчонка.

Уэйн открывает дверь, и свет из коридора проливается на пол спальни, перечеркивает ее спящее лицо. Ей четырнадцать. Сидит в наушниках с утра до вечера, хмурится на весь мир. Джинсы носит слишком тесные. Прикидывается, что идет на автобус, а сама прыгает в «шевроле» к своему полудурку. По всем стенам расклеены обложки пластинок, вроде этого кудрявого болвана-гитариста у нее над кроватью: Frampton comes alive! [1] Название двойного альбома 1976 года английского рок-музыканта Питера Фрэмптона. Ее волосы на подушке похожи на фрэмптоновские — такой же неряшливый ореол. Каждое утро возится с ними битых полчаса, половина счетов за электричество — ее чертов фен. Уэйн смотрит на другие обложки. Что это за бредятина — культ синей устрицы? [2] Blue Öyster Cult — американская хард-рок-группа. Он не удивится, если его дочь курит траву.

Но воровать?

Спящая, она выглядит так, словно ей в жизни не приходило в голову ни одной дурной мысли.

Она появилась первой, когда Уэйн еще служил в армии. Сжала его мизинец своей крошечной красной ручкой, и Уэйн подумал: что я наделал, идиот! В груди аж стиснуло. Ему было девятнадцать — всего на пять лет больше, чем ей сейчас. В прошлом году кто-то таскал у него из пачки сигареты, и хотя он ни разу не поймал ее с куревом, она и тогда была главной подозреваемой.

Уэйн тихонько прикрывает дверь, шагает по коридору к комнате мальчишек. Младший и Средний — расплющились рядышком на кроватях, как будто рухнули туда метров с двадцати. По характеру это запросто может быть Младший. Скопидом, мыслитель. Глаза темные, как у матери. Поднимает их от своего «лего» и глядит на тебя так, будто ты вломился в церковь во время службы. До четырех лет не говорил ни слова, а потом выдал сразу целое предложение: «Хочу еще яблочного соуса». Ведет себя так, точно сбежал из голодного края. За ужином набивает едой карманы, прячет праздничные леденцы в ящиках с бельем, носит за щекой желуди. По складу — да, вполне может быть он. Есть у него в глазах этот огонек неудовлетворенности. Той, что и самому Уэйну порой бывает не чужда.

На другой кровати бормочет во сне Средний. Сын молочника, всегда шутил Уэйн, — не только потому, что светленький, но скорей потому, что больно уж не похож на родного отца. Язык не поворачивается говорить такое про собственного сына, ну да что там — рохля, он и есть рохля. То упадет и расшибется, то велосипед сломает и ноет, то надует в штаны (это в одиннадцать-то лет!), играет в шахматы, вечно сидит с книжкой, а палец свой чертов, похоже, вообще из носу не вынимает. «Ау, — сказал однажды Уэйн, — когда наконец выудишь то, что там у тебя хранится, позови меня. Интересно будет взглянуть». Мальчишка просто уставился на него. Это может быть Средний хотя бы потому, что Уэйн понятия не имеет, какие мысли варятся у него в голове. Он как инопланетянин.

— Уэйн!

В коридоре у него за спиной стоит Карен — в белой ночной рубашке, темные глаза прищурены.

— Да. Чего ты?

— Сейчас два часа ночи.

— Ну так что? Мы с Кеном махнули по кружечке после работы.

— Ложись спать.

— Я тебе рассказывал, как мы ездили в Йеллоустон, когда я был маленький? Жили там в хижине, в индейском поселке — так он по крайней мере у них назывался. А рядом был ручей, чтобы мыть золото, и поле с наконечниками стрел. Сестра мне сказала, что золото и наконечники поддельные, что хозяева придорожного ресторанчика их специально для нас подкидывают. — Уэйн улыбается своим воспоминаниям. — Отцу приходилось каждый вечер ставить машину на холме — «форд» у него был такой старый, что его надо было катить под уклон, иначе он не заводился. Прикинь. Старый чудак колесит по плоской Восточной Монтане и ищет холм, чтобы запарковаться.

Но он не может вспомнить, к чему затеял этот разговор.

— Иди ложись.

Уэйн вздыхает и оглядывается на сыновей. Средний все-таки вряд ли — куда ему. Один против шести за то, что это он. Младший себе на уме, так что на него Уэйн поставил бы из расчета один к двум. А на Девчонку поровну за и против… Почему? Да потому.

В спальне Карен поворачивается к нему своей изящной спиной — лямки рубашки прямо над ватерлинией одеяла. Уэйн достает из кармана мелочь. Два четвертака, десятицентовик, четыре монетки по центу.