Катрин Панколь - Звезда в оранжевом комбинезоне

Она больше никогда его не видела.

Он никогда не узнал, что у него есть дочь. Если бы он узнал…

Она вздохнула, понурилась и тут же взяла себя в руки. Нечего тут страдать.

Она не дочь Рэя Валенти.

Забит еще один гвоздь.

Маленькие огоньки замигали на горизонте, и потом на парковке внезапно стало совсем темно. Ночь спустилась тихо и незаметно, перемешав воедино небо и землю. Она вздрогнула от холода. Встала и направилась к грузовику, вышагивая, как важная дама. Но через секунду расслабилась и стряхнула комок грязи, налипший на ботинок.

«У меня есть отец, хотя его и нет больше с нами, но я все равно могу им гордиться.

И это все меняет».

Она открыла дверцу грузовика, вскочила на подножку и заметила мужчину, который сидел в темной кабине. Она отпрянула назад, но через миг узнала Эдмона Куртуа. Он был в сером костюме, белую рубашку расстегнул, а галстук распустил. Он улыбнулся и тихо сказал: «Не бойся».

Стелла пожала плечами и уселась на место водителя.

Повернулась к нему, ожидая, что он заговорит первым.

Ей на сегодня хватило речей.

– Ты оставила открытым стекло…

– Да, я знаю.

– Я искал тебя, вот заметил на парковке твой грузовик. Ну и догадался, естественно, что ты в больнице.

Она положила руки на руль, потянулась и опустилась лбом в гудок на руле.

– Я устала.

Он понял, что она не поможет ему начать разговор. Он заерзал на месте, теребя кончик галстука. Серый костюм был тесноват для его полной, мощной фигуры.

– Мне нужно ехать домой, мсье Куртуа.

Он все не решался начать. Мял галстук в пальцах, вздыхал и наконец как в воду бросился:

– Я только что проезжал мимо гаража Жерсона. Я туда обычно не захожу, но тут у меня бензин кончался и нужно было залить бак. Жерсон занимался с каким-то типом. Я сам занялся заправкой. Ждал, пока наполнится бак, стоял к ним спиной, они меня сразу не узнали. Говорили они о Рэе и о твоей матери. Это было не так уж очевидно, но я сразу понял.

Он выдержал паузу, надеясь, что Стелла задаст какой-нибудь вопрос. Ну или, по крайней мере, выпрямится и посмотрит на него. Но она не двигалась и ждала. Эдмон Куртуа отправил ее в прошлое, а она уже надеялась, что ноги ее там больше не будет. Вонючее то прошлое. Вонючее, калечащее, разрушительное, она неустанно пытается восстановиться, чтобы не чувствовать себя заживо похороненной в нем. Но каждый раз ее затягивают зыбучие пески. Она просит об одном: чтобы жизнь сделала ей подарок, оставила ее в покое еще хотя бы на несколько минут, когда она в таком чудесном, мирном настроении. Позволила еще подумать об отце, вообразить, как он выглядит, нарисовать его мысленный портрет. А потом помечтать о продолжении. Как она, может быть, поедет искать эту свою наполовину сестру. У нее есть только лицо на обложке. Улыбка на небольшой фотографии. Но это уже начало счастья. Нам всем в тот или иной момент жизни предоставляется возможность поймать начало счастья. И все хотят аккуратно, бережно взять его и нести как можно дольше. Вот это и есть самое трудное: нести как можно дольше.

– Жерсон рассказывал тому человеку, что Рэй в ярости. Дюре не разрешил забрать Леони из больницы, а Рэю надоело сидеть дома в роли домработницы и сиделки. И тогда Жерсон сказал тому, другому: «Он увезет ее, я уж не знаю, как у него это получится, но он собирается забрать ее оттуда. Она уже почти два месяца прохлаждается, уже пора лучше себя почувствовать, что за чепуха, так долго в больнице не лежат». Вот что он сказал, Стелла.

«Я больше не могу, – думала она, лежа на руле головой, которая с каждой секундой становилась все тяжелее. – Вы разве не видите, что я больше не могу? И вы хотите, чтобы я с этим справилась в одиночку? Вот вы молчали долгие годы, вот и пришла пора выйти из леса!»

– И тогда тот человек, с которым он разговаривал, сказал: «Ну, надо его поддержать, поможем ее оттуда вытащить. Дождемся ночи и проникнем в больницу. Тихо, как мыши. А ты знаешь номер ее палаты?» Ответа Жерсона я не расслышал – видимо, он наклонился к уху этого человека и шепотом назвал номер палаты.

Стелла выпрямилась, вздохнула и вцепилась в руль, глядя прямо перед собой.

– А я больше ничего слышать не хочу, мсье Куртуа. Я хочу поехать к сыну и лечь спать.

Забыть. Ходить как в вате. Мир мне больше не интересен. В нем все делается не так. Больше не буду одеваться, наполнять кузов грузовика металлоконструкциями, не буду вставать по утрам, будить Тома, не буду разговаривать с людьми, вообще видеться с ними, ходить и переставлять ноги… Надоело сжимать зубы и делать все через силу. И не буду ничего делать, пока мир не встанет на место. Неважно, каким образом, но чтобы в нем появился смысл и путь. Направление, в котором идти, чтобы видеть свет в конце тоннеля. Хотя бы едва заметный огонек.