Алексей Смирнов - Лента Mru

– Я и про нас думаю, – не отставала Вера. – Если мы, по мнению руководства, настолько незаменимы, то почему бы Специальной Службе не изготовить с нас свои копии, для служебного пользования? Вы опасаетесь, что противник построит армию. Давайте сами построим армию!

На лбу генерала-полковника выступила горькая испарина:

– А кто за это заплатит? Сопоставьте финансы, которые вращаются в среде, где обитают семены ладушкины, с нашими возможностями. В руках у наших врагов – капиталы, награбленные самим Соломоном. За ними – несметная сила, имя которой: Ложь, Коварство, Беспринципность и Безбожие. Короче говоря, легион. Мы не можем позволить себе клонов, особенно в нынешние времена, когда гибнут солдаты, и нам приходится… впрочем, я думаю, что этот вопрос можно считать исчерпанным.

– За это заплатят те, кто имел глупость передрать с меня слепок, – вмешался Наждак не без пафоса.

Генерал-полковник отнесся к его словам как к метафоре, позволяющей подвести под опасной темой толстую черту.

– Есть и еще кое-что, – значительно добавил он. – Небольшое знамение. Ваши имена, которыми ведают звезды, – генерал быстро посмотрел в потолок и нас, естественно, не увидел, а потому и не получил нашего подтверждения. Но генерал не нуждался в подтверждении. – Вы замечали, что в ваших именах прослеживается вечная троица? При желании вы найдете там и Веру, и Любовь, и Надежду. Конечно, для этого нужно известное воображение. Не так ли? – он хитро взглянул на смутившихся сослуживцев, которые до нынешнего момента наивно думали, что в романтичных именных аналогиях имеют частную тайну. Эта тайна, по их непростительному заблуждению, других не касалась. – Это высокий знак. Я думаю, что наши противники тоже, вольно или невольно, соответствуют некой троичности. Как вы, Голлюбика, его называли? Обмылок?

– Не я называл, это Ладушкин, – поправил генерала Ярослав Голлюбика.

– Понятно, понятно, – Точняк задумался и чмокнул губами. – Обмылок… обмылок… обломок… обло… да, именно так – обло, стозевно. Что скажете, Наждак?

Найти Надежду в Наждаке сумел бы только очень и очень художественный человек, но других в ССЭР не держали. Наждак ответил:

– Фотограф, когда обращался к нему, говорил: Зевок. Прыгал над ним, словно курица над яйцом, сюсюкал.

– Замечательно, – тот показал Наждаку большой палец. Этот палец нацелился в нас, безответных, через казенный потолок. – По-моему, параллель очевидна. Есть еще вопросы? – поинтересовался генерал-полковник, намекая на обратное.

– Никак нет, – товарищ генерал-полковник, – ответил Ярослав Голлюбика за себя и за товарищей.

– Лайка, – одними губами прошептала Вера Светова.

– Это судьба, – решительно подытожил генерал Точняк. – Аналогия подсказывает, что близится, – генерал сменил стиль и заговорил в духе писательского дневника Достоевского, – близится уж нечто совсем окончательное; подходят времена, когда будет сказано что-то последнее, доселе неслыханное… И этому есть уже знаки, вы сами видите; это чувствуется в воздухе; народы и государства мучительно ждут этого решительного, громового слова, и не в том ли наше предназначение, чтобы изречь его… Ваша группа получит кодовое название «Зенит». Противника обозначим «Надиром». Мы тоже не лыком шиты, и если слова нагружаются тайным смыслом, то и нам позволителен определенный… символизм, – по лицу генерала было понятно, что последнее слово ему сильно не по душе. – Поэтому будете отображать высокое солнцестояние.

Начальник встал. Он снял с восточной стены здоровенный образ, на котором с трудом просматривался чей-то лик, обязанный к покровительству над ССЭР. Генерал-полковник все-таки не сдержался и крякнул, благо портрет был тяжел; в окладе генерал оборудовал личный тайник и под завязку набил его важными компрометирующими документами. Благословляя сотрудников на доброе дело, он вечно забывал о тайнике и всякий раз удивлялся тяжести предмета. Сотрудники со значением переглянулись. Генерал вышел из-за стола и направился к Голлюбике. Он заслонял себя образом, как мирный демонстрант, который затеял неприятное ходатайство и шагает под высоко вероятные пули.

Ярослав поднялся, пригнул голову и пошел ему навстречу. Генерал поводил образом туда-сюда, что означало напутственное перекрещивание. Голлюбика вытянул губы и ткнулся ими в угол доски, прямо в авторский росчерк штатного иконописца.

Генерал вдруг напрягся. Сотрудники застыли кто как был: они почувствовали, что сейчас родится Мудрость; редкий, глубокий экспромт, после которого становится ясно, что и кабинет, и образ, и генеральские звезды – не просто так, что за плечами у этого Будды, воплощенного, как уже видно было со звезд, в росомаху, тяжелый груз воспоминаний и размышлений, астральный горб тревожного бодрствования. Не каждому везло быть свидетелем генеральских пророчеств; плодоносное напряжение генерала еще раз напомнило о ставках в назревающей авантюре.