Алексей Смирнов - Лента Mru

Нор припал к тазу, отпил, взял засаленную тряпицу и промокнул губы. Потом приблизился к окну и внимательно рассмотрел окрестности. Восток покрывался предрассветным пеплом. Нор опустил штору и вышел из комнаты, наступив по дороге на крошечный детский крестик, сверкнувший серебристым лучом.

– Обмылок! – крикнул Нор, прислушиваясь к плеску воды внизу. – Закругляйся! Поднимайся наверх, поешь.

Не дожидаясь ответа, он распахнул обе створки двери в столовую, которую еще при постройке пропитали могильные запахи. Тарелки черного фарфора и фужеры черного хрусталя сливались с ночью. Из камина тянуло дымом: отсырели дрова. Это происходило вопреки старанию Нора держать их сухими, ибо гнилостное существо дома, подкрепленное столь же гнилостными деяниями, проникало повсюду и заражало собою любой предмет, с которым соприкасалось.

По лестнице зашлепали босые шаги. Пришел Обмылок с торсом, обмотанным махровым полотенцем, которое украшали каббалистические и астрологические знаки; все, что ниже, было выставлено напоказ. Новорожденный еще не успел разобраться во многих навыках, наспех скопированных с Ярослава, и получалась простительная путаница. По шрамам Нора пробежала нервная рябь: он не знал, сколько времени понадобится для полной акклиматизации склепка. А сроки поджимали.

– В доме всех положили? – осведомился Нор.

– Всех, – кивнул Обмылок, поглядывая на стол.

– Так я и знал, следовало ожидать, – Нор взялся за жесткое кресло и чуть отодвинул его от стола. – Садись сюда, наливай из графина.

Он пригласил Обмылка посмотреть на графин, наполненный жидкостью, которая, как две капли воды – нет, не воды, о воде речи нет – которая, короче, выглядела точно тем же, чем только что подкрепился сам Нор. Хозяин собрался услужить гостю, но неожиданно замер и прислушался к содержимому своего черепа.

– Пляши, – сказал Нор Обмылку, послушав.

Тот покорно встал и приготовился плясать.

– Нет, это иносказание, сядь на место, – махнул Магистр. – Я имел в виду, что тебе будут помощники, и ты волен возрадоваться. Мне пришла весть. Они уже вполне сформировались, понемногу оживают и завтра должны подтянуться. Ты будешь старшим в группе.

– Хорошо, – Обмылок не возражал.

Нор вручил ему фужер; Обмылок выпил кровь залпом и непроизвольно зарычал.

– Молодец, – Нор хлопнул его по спине. – Почему не спрашиваешь, какая группа? Для чего? Не интересуешься?

– Интересуюсь, – виновато сказал Обмылок. – Какая группа? Для чего?

Нор сел напротив, откинулся на спинку барского кресла, с мудреным вензелем, и положил руки перед собой. В свете, дрожащие волны которого расходились от задыхающегося камина и нескольких свечей черного воска, его шрамы казались бурыми, сомлевшими червяками.

– Пойдете и взорвете центр богатыря Святогора, – объяснил он беззаботно, словно говорил о пустяке. – Это центр Добра. Надо разрушить.

После разбора полетов, сдобренного дежурным чаем-затравкой, генерал-полковник объявил обеденный перерыв. Он хлопнул в ладоши, но, когда ничего не произошло, спохватился, выругал себя за оплошность и нажал на кнопку, скрытую в тумбе стола. Сотрудник, невзрачный до полной двухмерности, растолкнул двери, отворившиеся внутрь кабинета. Сам того не зная, он скопировал движение Нора, которым тот минувшей ночью открывал себе путь в кладбищенскую столовую. Сотрудник вкатил очаровательный столик, уставленный простой и сытной пищей. Он же проворно и предупредительно обслужил посетителей; генерал от еды отказался.

Все заказали себе разное.

Голлюбика взял пельмени. Он густо посыпал их антисексом из перечницы, чтобы не отвлекаться на светофорову; в трапезной ССЭР такие перечницы и солонки можно было встретить на каждом столике; они являлись приправой столь же фирменной, сколь и принудительно-добровольной. Голлюбика нанизал на вилку шарик соляриса и рассеянно положил в рот. Вера Светова предпочла голубцы с дефектным хромосомным набором. Наждак, сославшись на разыгравшийся гастрит, пасмурно ковырялся в специальном салате из райских яблочек и адских, по единодушному мнению, тыковок.

Генерал-полковник Точняк грустно следил за чужой едой.

Не вытерпев, он перегнулся через стол и бросил Ярославу еще один снимок так, что тот едва не воспользовался вилкой, чтобы подцепить документ. На этот раз фотография была цветной. Она изображала какое-то дурное гуляние с толстым клоуном, который с трудом поместился на маленьком складном стульчике; с шавермой в киоске, воздушными шарами и праздношатающимися обывателями.