Алексей Смирнов - Лето никогда

– Банан дай, – попросил сын.

Букер встряхнул головой и ослепительно осклабился, словно очистившись от скверны:

– Вырос ты, сынку! – сказал он и перочинным ножом отрезал половинку банана. – Давно ли ты…

– Папа! – раздраженно воскликнул Малый Букер, который терпеть не мог сантиментов. Но отца уже было не остановить:

– Помнишь, как ты спрашивал? Откуда, вопрошаешь, я взялся? И не просто так, по-детски, вопрошаешь, а с вопросительным и восклицательным знаком!

– Не помню, – огрызнулся сын. – Но скоро вспомню, если помнишь ты.

Большой Букер замолчал и отвернулся, как бы разыскивая что-то в авоське. Сердце Малого Букера сжалось от сосущего предчувствия; в нем было поровну триумфа и трепета. Он нахамил – неважно, что от страха и неловкости, и грозный Ботинок, ныне шелковый и кроткий, проглотил сказанное. Может быть, так будет всегда?

Большой Букер смазал себя по щеке:

– Комарье чертово, – его голос снова обрел неестественную бодрость. – Ты наелся? Пойдем, походим где-нибудь, а то меня совсем закусали.

– Пошли на спортплощадку, – согласился Малый Букер. – Нам уже пора.

– Десять минут прошло! – удивился отец.

– Ну и что? Сам же предложил.

– Да, да, – торопливо сказал тот и начал прибираться, распихивая мусор по карманам и сумкам.

Они пошли по тропинке, которая круто забирала вверх и выводила к песчаной проплешине, где несколько дней назад приключилась неумелая поножовщина.

– Пап, а мнема – это не страшно?

Еще до отъезда в «Бригантину» Букер измучил родителей этим вопросом – как только узнал, что щедрая и заботливая пивоваренная компания предусмотрела такую услугу без отрыва и на местах, объединяя государственное дело с приятностями досуга. И старший Букер – как и тогда, с бесконечным терпением – ответил ему:

– Что ты, не бойся! Мнема – победа над временем…

»…Только не про время, ради Бога!» – всполошился сын и едва не сказал это вслух, но отец, опережая протест, завел иную волынку:

– Происходящее невероятно. Но все невероятно! Невероятно, чтобы мы, делая очередной шаг, поставили ногу именно на этот, и никакой другой, участок земли. Вероятность этого попрания ничтожна. Но после нам кажется , что это – обычная случайность. На самом деле случайность – плод нашего воображения задним числом…

Малый Букер наподдал еловую шишку. То, что он испытывал, называлось амбивалентностью, о чем он по малости лет, конечно, не знал. Но это не мешало ему сознавать противоречивость почтения и злости, боровшихся в нем и попеременно одерживавших верх. И неприязнь к заумному, недоступному Ботинку победила.

– А тебе не страшно? – перебил он Большого Букера.

Отец побледнел. Он сразу перестал говорить и начал быстрее карабкаться через серые жилы прожаренных сосен.

Малый Букер не отважился повторить вопрос, понимая, что сказанного достаточно.

Они миновали поляну, прошли через следующую, густо поросшую травой и заставленную вонючими клетками с кроликами.

– Богатое у вас хозяйство, – заметил, наконец, Большой Букер как ни в чем не бывало.

– Паук их однажды взял и выпустил, – рассказал сын. – Знаешь, что ему было? Позорный столб.

– У вас и такое есть? – рассеянно осведомился Букер. – Что же это за столб?

– Ну…там плюют, и так далее. Но Паук потом на Катыше отыгрался. Правда, зря. Катыш его поймал и устроил ему…небо в звездах. И еще за баню…

– А что у вас понимается под небом в звездах?

Малый Букер понял, что сболтнул лишку.

– Так…потрепал его, в общем.

– Потрепал! – отец взъерошил ему жесткие волосы. Букер вывернулся из-под ладони и прошел вперед. Он уже вел, а Ботинок послушно поспешал сзади.

Когда их глазам открылась спортивная площадка, Малый Букер на секунду остановился и в ярости топнул ногой: все лучшие места, как оказалось, были уже заняты. Он в бешенстве повернулся к отцу:

– Видишь? Видишь, что ты наделал со своими бананами? Ты же ничего не увидишь!

– Да ты не переживай, я устроюсь! – Большой Букер попытался его утешить. – Чтобы твой папа, да не устроился? Когда такое было?

– Всегда было! Все испортил!

И сын, не выдержав, плюнул. Он не стал дожидаться дальнейшего скулежа и пружинистым шагом пошел к площадке. Большой Букер, решившийся сделать ему замечание, опоздал. Он перевел дыхание, взял себя в руки, нахмурился. «Сяду на землю, – придумал он. – В первом ряду, первее не бывает».

Повеселев, Большой Букер почти бегом устремился вниз по тропинке. Авоськи лупили по ногам. Малый Букер, уже добравшийся до места, оглянулся; отец даже издали ощутил, как его окатило презрением и ненавистью. «Черт,» – прошипел про себя родитель, проклиная торжества. Неужели нельзя обойтись без этой глупости. Хвост надо резать сразу, не предваряя операцию убогим циркачеством. И желательно – без идиотской музыки: военрук, подвизавшийся по случаю в роли живого инструментального сопроводителя, растягивал баян. Игорь Геннадьевич сидел в сторонке, на табурете, при погонах и с платком о четырех узелках на лысой макушке. «Как все просто», – поразился Большой Букер и покачал головой. Он посмотрел на свои светлые брюки: неизбежно запачкаются, пусть. Тут он снова приметил сына: тот, против ожидания, еще не скрылся за размалеванной ширмой и тайком наблюдал за отцовскими действиями. Сделав вид, будто не видит его, Большой Букер смело вышел на солнце и сел в пыльную траву. Не прошло и десятка секунд, как к нему присоединились еще отцы, ютившиеся за спинами. Это была абсолютная победа; Букер почувствовал себя вожаком. Довольный сын юркнул за ширму, а баян военрука расползся в особенном медовом звучании.