Жауме Кабре - Я исповедуюсь

– Я не хочу пережить смерть близкого существа. Понятно? – ответил Адриа, расставляя прозу на славянских языках на второй полке напротив ванной. И были сотворены животные домашние и дикие, и населили землю, и увидел Он, что это хорошо.

И, сидя на темном полу в коридоре, они погрузились в воспоминания:

– Вот это да, Карл Май! У меня тоже есть все тома.

– Смотри: Сальгари [246]. Десять – нет, даже двенадцать томов.

– И Жюль Верн. У меня было издание с гравюрами Доре.

– Где он у тебя?

– Поди знай.

– Энид Блайтон. Не ахти какая писательница, а я перечитал ее книги по тридцать раз.

– А что ты будешь делать с комиксами про Тинтина? [247]

– Не хочу ничего выбрасывать. Но и ставить тоже некуда.

– У тебя еще много места.

И он сказал: да, у меня еще много места, но оно пригодится для книг, которые я куплю. И я не знаю, куда деть Карла Мая и Жюля Верна, понимаешь? И второй сказал: понимаю. И они увидели, что в туалете есть еще пространство между шкафчиком и потолком, и воодушевленный Планас сделал еще одну прочную двойную полку, куда встала вся детская литература.

– Не упадет?

– Если полка упадет, я приду и сам буду ее держать.

– Как Атлант.

– Что, простите?

– Как кариатида.

– Ну не знаю. Но я вас уверяю, что не упадет. Можете спокойно сидеть на унитазе. Простите. В смысле, не о чем беспокоиться.

– А в маленький туалет – журналы.

– Хорошо, – сказал Бернат, тащивший двадцать килограммов древней истории по коридору литературы на романских языках в сторону бывшей детской Адриа.

– А на кухню – кулинарные книги.

– Тебе нужна библиография, чтобы зажарить яичницу?

– Это книги матери, я не хочу их выбрасывать.

И, сказав, сотворю человека по образу и подобию своему, он подумал о Саре. О Лауре. Нет, о Саре. Нет, о Лауре. Не знаю. Но он подумал.

И в седьмой день Адриа и Бернат отдыхали и пригласили Теклу посмотреть на дело сотворения мира. Осмотрев все комнаты, они уселись в кресла в кабинете. Текла, уже беременная Льуренсом, пришла в восхищение от их работы и сказала мужу: интересно, разберешь ли ты когда-нибудь вещи в собственном доме. Они выпили по чашке великолепного чая, купленного у Муррии [248]. И вдруг Бернат выпрямился, как будто его укололи:

– А где Сториони?

– В сейфе.

– Достань. Инструмент должен дышать. И ты должен играть на нем время от времени, чтобы у него не пропал голос.

– Я играю. Пытаюсь вспомнить забытое. Играю как одержимый и уже начинаю его любить.

– Сториони нельзя не любить, – процедил Бернат сквозь зубы. – Это чудо, а не звук.

– Ты ведь и на фортепиано играешь, правда? – спросила Текла.

– Совсем немного, только учусь.

И, словно извиняясь, добавил:

– Когда живешь один, много свободного времени.

Семь два восемь ноль шесть пять. Виал был единственным постояльцем сейфа. Когда Адриа достал инструмент, скрипка казалась побледневшей от заточения в темнице.

– Бедняга! Почему ты не положишь его в шкаф к инкунабулам?

– Хорошая мысль. Но страховые агенты…

– Да ну их. Кто, по-твоему, может его украсть?

Адриа торжественно передал скрипку другу. Сыграй что-нибудь, сказал он. И Бернат настроил Виал, поскольку ре звучало очень нечисто, и сыграл две «Фантазии» Бетховена так, что за ним слышался целый оркестр. Мне кажется – мне до сих пор кажется, что он сыграл гениально: словно благодаря тому, что я долго прожил вдали от него, он созрел, и я подумал, что, если бы рядом не было Теклы, я сказал бы ему: старик, ну почему же ты все упорствуешь в том, чтобы писать, когда писать ты не умеешь, вместо того чтобы посвятить себя тому, что у тебя так здорово получается?

– Не выводи меня из себя, – ответил Бернат, когда через неделю Адриа сказал ему это. И Господь посмотрел на свое творение, и сказал: очень хорошо, потому что мир его дома был упорядочен более-менее в соответствии с универсальной десятичной классификацией [249]. И он сказал книгам: растите и размножайтесь и наполняйте землю.

– Первый раз вижу такую большую квартиру, – застыла в восхищении Лаура, забыв снять пальто.

– Сними наконец пальто.

– И такую темную.

– Это потому, что я всегда забываю раскрыть ставни. Подожди.

Он показал ей самую презентабельную часть квартиры, а когда они вошли в кабинет, Адриа не мог справиться с охватившей его гордостью обладателя.

– Ничего себе, это скрипка?

Адриа достал ее из шкафа и вложил Лауре в руки. Было заметно, что та не знает, что с ней делать. Тогда он положил инструмент под лупу и включил свет: