Эрве Базен - Анатомия одного развода

– Пятнадцать, – немедленно выкрикивает Алина. – Жизнь так дорожает. Если ты согласен, то я скажу тем, кто мне помогает, что лучше все оформить частным порядком.

Как не согласиться? Чтоб мстить за жалобы, Алина прибегла к гениальному способу – шантажу. Она выиграла. Она могла бы добиться и большего и отлично это знала. Но бойкотирование отца старшими детьми было Алине невыгодно перед лицом судей: процесс обошелся бы ей дорого, и еще неизвестно, чем бы кончился. Да эта оса соображает. Не так уж она безумна. А жало держит про запас. Она будет держать Луи в страхе, что может потребовать тщательного изучения его доходов – не только тех, о которых он подает сведения, но и тех, что он скрывает.

– Пусть будет так! – сказал Луи, тяжко вздохнув, чтоб сбить с толку даму из Фонтене.

Но она-то не дура. Ищет уже, чем поживиться.

– Хорошо! Подвожу итог. Итак: свободное посещение в подходящее для детей время – я имею в виду старших. Увеличение алиментов на пятнадцать процентов. Кроме того, так как ты собираешься купить новую машину – мне об этом сказали, – то оставь старую мне.

Именно в пятницу, накануне Дня перемирия – официальной даты, а не того, что было подписано с Луи, но быстро превратилось в мертвую букву, – итак, в пятницу Алина согласилась отвести Ги в Центр для психически неполноценных детей.

Конечно, она все еще была в нерешительности, да и как могло быть иначе? Подчеркнутое сочувствие всей этой учительской шайки, только и толковавшей, что ребенок лишен общения с отцом, вызывало у Алины тошноту. Даже само название этого учереждения отталкивало: корень психо в слове «психология» не пугает, но он тревожит, когда с вами говорят о педопсихиатре. Конечно, Ги был ребенком не из легких, это так! Но можно ли считать его ненормальным? Конечно, нет! Временами я думаю, не болен ли ваш сын, у него так изменился характер, – даже в такой смягченной форме заключение мадемуазель Равиг казалось обидным; особенно потому, что после недавней драки в классе и жалобы кого-то из родителей на то, что Ги подставил их мальчику синяк под глазом, эта самая мадемуазель Равиг попросила Алину известить обо всем отца. Известить Луи! Как бы тогда Алина выглядела! И зачем это делать, сами скажите? Ведь суд доверил ей воспитание мальчика. Стало быть, она одна за все отвечает. Со времени развода Алина ни в чем не советовалась с Луи: даже дневника с отметками ему не показывала. Хотя адвокат Лере, любитель поучать, постоянно твердил ей, что ее право вовсе не исключает права контроля со стороны Луи. Хотя и Роза часто ей говорила: Ты, мама, все повторяешь, что папе на нас наплевать, а когда он интересуется чем-то, начинаешь кричать, что это не его дело. Эта девчонка вечно своему папаше вторит, ей хочется похвалиться своими школьными отметками! Но, с другой стороны, если остальные дети ничем не выделяются, то по крайней мере благоразумно помалкивать.

Нет, по правде говоря, если бы Ги не заработал за какую-то мелочь пару пощечин, если бы он не впал в истерику и не стал кидать в мать чем попало – кофейником, масленкой, банкой с вареньем, сковородкой, загрязнив кухню содержимым всей этой утвари, если бы к тому же дирекция, подписывая листки посещения школы, не начала хотя и несколько туманно, но все же грозить ей отменой пособия на воспитание, Алина пренебрегла бы и третьим вызовом в Центр для психически неполноценных детей, напечатанным на зеленом бланке.

Словно на буксире тащит она за собой недовольного Ги; она уже на площади Сен-Мишель, откуда надо свернуть на улицу Дантона, и все еще колеблется, и даже в коридоре, за дверью, ее все еще мучит желание повернуть назад. Какой козырь для Луи, если он только узнает, куда ей пришлось ходить с сыном! И хотя Алина бесконечно долбила мальчишке: Если б я рассказала отцу о твоих выходках, он бы тебе задал порку, – она не была уверена, что Ги не проболтается и не будет хвастать этим. Нет, придется идти. Алина поискала звонок и вынула зеленый листок из сумочки.

– Вы привели к нам этого молодого человека? – улыбаясь, спросила девушка, появившаяся в приемной в указанное время. – У вас зеленый листок?.. Это к доктору Тренелю. Я провожу вас.

Пришлось идти с ней на второй этаж.

Это просто молокосос, ему нет и тридцати, – худой, рыжий, зеленоглазый, руки в веснушках. Медицинского халата на нем нет. Сидит за каким-то жалким металлическим столиком, загроможденным кучей карточек и диктофоном. Кабинет почти пуст – лишь у стола четыре стула. Доктор обращается к помощницам: