Раймон Кено - Голубые цветочки

Наконец появился Пострадаль, перевязанный эскулопом, и вся компания села за ужин, который начался с трех супов различных цветов: первый — вегетарианский, второй — пейзанский, а третий — гурманский. Затем они полакомились жарким с двумя соусами: первый — с почками (нераспустившимися), второй — с мускатным орехом. Попутно осушались кубки. Тут подоспело второе жаркое, и, поскольку оно было сильно наперчено, делать нечего, — пришлось осушать дополнительные кубки; завершилась трапеза усахаренными фруктами и прочими усладостями. Правда, на прилегающих к таверне улицах царил голод, но что поделаешь, надо же было закончить обед как положено!

— Мой юный друг, — сказал герцог виконту де Голодрань, — не доводилось ли вам слышать о благородном сеньоре Жиле де Реце, маршале Франции?

— Как же, как же, мессир!

— Он был моим соратником на войне! И стал маршалом Франции в двадцать пять лет. Что вы об этом скажете?

— Скажу, что это прекрасный возраст для маршала.

— Не правда ли! А знаете ли вы, что с ним теперь приключилось?

— Я слышал, будто его заключили в тюрьму.

— Верно, и даже собираются обезглавить.

— Это меня безмерно удручает, мессир.

— Так вот, мой юный друг, знаете ли вы, зачем я покинул свой замок с д’ожноном и собираюсь провести несколько дней в столичном городе Париже?

— Мне это неизвестно, мессир.

— Так вот, мой юный друг, я собираюсь испрашивать у короля помилования маршала. Я полагаю, что негоже поступать так с освободителем Франции. Неужто оттого, что он поджарил на вертеле парочку младенцев, нужно забывать, какие услуги оказал он своей стране?!

— Ах, не говорите так громко, мессир, общественное мнение настроено весьма неблагосклонно к маршалу.

— Плевать! Я все равно поеду к королю.

— Куда же, мессир?

— Как это куда? В Париж, разумеется!

— Но короля там нет.

— Что за шутки! Неужто короля нет в его Луврском дворце, вход в который охраняет его недремлющая стража? Так где же он?

— На берегах Луары.

— Ну вот, стоило трудиться и освобождать столичный город Париж от годдэмов, чтобы король туда потом ни ногой!

— Мессир, я никогда не позволю себе критиковать нашего короля Карла, седьмого по счету, носящего это имя.

— Ну а я себе позволю! Я ведь герцог и имею полное право быть казненным на виселице о восьми столбах. И я прямой потомок Меровингов, а это значит, что Капеты мне в подметки не годятся [44] Меровинги (485–751), Капетинги (Капеты) (987—1328) — королевские династии Франции. . Что он себе воображает, этот Капетишка! — без нас да пастушки Жанны (не будем забывать о пастушке!), без нас, повторяю, здесь до сих пор хозяйничали бы англичане. А посему я лично нахожу весьма предосудительным тот факт, что король не находится в своем столичном городе Париже, когда я пожаловал к нему сюда собственной персоной.

— Мессир, не вы один так думаете.

— Вы меня удивляете. Обычно я один думаю то, что я думаю.

— Да, но в вопросе о короле Франции вы найдете себе единомышленников.

— Надеюсь, что так! Любой высокородный сеньор испытал бы то же самое при подобном нанесенном ему афронте.

— И возжаждал бы мести, не так ли?

— Верно, черт подери, но с местью дело несколько затрудняется. Попробуйте-ка отомстить, когда у короля большая регулярная армия, плюс вольные лучники, плюс целохранители, плюс эта чертова артиллерия братцев Бюро!

— Кстати, о братьях Бюро: не кажется ли вам, что наш король слишком уж приближает к себе всяких худородных людишек вроде таких Бюро, или Жака Кёра, или Этьена Шевалье…

— Ей-богу! — воскликнул герцог д’Ож, — вы говорите как по писаному, словно книг начитались.

— По-моему, я читал это в книгах, — ответил Сидролен. — Бродячие братья-монахи водились еще в средние века.

— А сестры-монахини — те бродят и клянчат на каждом шагу, — сказал прохожий, — уж не знаю, средние ли это века или еще какие.

— Ну, все мы вышли из средних веков, — откликнулся Сидролен. — По крайней мере мне так кажется…

— Этот самый мотосвященник, — сказал прохожий, — по-моему, всего-навсего жулик.

— Меня он ни разу не обжулил, — ответил Сидролен, — потому что я ему ни разу не подал.

— Но вы могли бы подумать о других, — сказал прохожий, — о тех, кого он, вполне вероятно, обжулил.

— Я никому зла не желаю, — сказал Сидролен.

— Это вы так утверждаете.

Сидролен глядит на прохожего, чье лицо ровным счетом ничего не выражает, и в этот момент их окликают.

— Это к вам обращаются, месье, — говорит прохожий Сидролену.