Алексей Слаповский - Они

Все это Юшаков изложил бесстрастно, без тени злорадства и без призвука унижающего сочувствия, изложил с максимальным служебным тактом, хотя Карчин был уверен, что в душе у этого молодого (тридцати еще нет) наглеца и карьериста все поет и ликует.

— Последний пункт нам на руку, — сказал Юшаков. — В крайнем случае, если придется все-таки подписывать, мэрия может очень ускорить дело...

— Это так, Алексей Сергеевич, — назвал Карчин Юшакова именем-отчеством, как это принято в их департаменте, — но зачем вы поторопились сказать, что бумаги украдены?

— Вы сами сказали, когда мне позвонили...

— Я вам сказал, но я не давал указания другим говорить, Алексей Сергеевич! И куда вы торопитесь вообще?

— Опять же вы сказали, что дело срочное...

— Сказал, да, но зачем же настолько самостоятельно делать выводы?

— Вы сказали: на всякий случай подготовить почву.

— Это не значило — бить тревогу!

Они увязли в этом разговоре, который продолжался еще около часа. Рассматривали десятки вариантов, понимая, что в действительности их два: либо бумаги будут найдены, либо заново идти по кругу — и идти самому Карчину, ибо у Юшакова нет того авторитета, нет связей, нет доступа, нет кредита доверия. Идти по кругу очень не хотелось. Карчин дважды в течение часа звонил Шацкому, там пока результатов не было.

Не выдержав, он сказал ему, что сам сейчас приедет и сам попробует все решить. Нелепость, дичь какая-то: малолетний воришка стал препятствием в большом деле, ну не может такого быть, чтобы не нашлось подхода к нему, к его родителям; в шоколаде, что ли, вывалять дурака, ведь деньги уже готовы ему отдать, лишь бы вернул ненужные ему документы!

Володя, увидев лицо Карчина, торопливо сказал:

— Юрий Иванович, спокойно!

— Да иди ты! — ответил Карчин и начал кричать.

Он пообещал Ольге лишение родительских прав, Герану депортацию, остальным членам семьи неприятности в работе и учебе, Килилу тюрьму и колонию. И самое занятное (если это можно считать занятным), что хоть грозил Карчин наугад, но все понимали: это возможно. Об этом торопливо, но ясно думала Ольга, слушая бушующего господина. Если кто-то очень захочет, то найдет основания и для лишения родительских прав, и для всего остального. Запросто могут испортить жизнь Гоше: не дадут поступить в институт, а ему осенью восемнадцать, заберут в армию, пошлют куда-нибудь в горячую точку, он может там погибнуть... Обвинить в чем-либо молодую красивую девушку еще легче, особенно если она работает на такой специфической работе. Она-то, может, совершенно ни в чем не замешана, но в этих клубах, читала в какой-то газете Ольга, и наркомания процветает, и проституция, и чего только нет... И у них за квартиру, между прочим, задолженность за два месяца. И Килил, оказывается, попрошайничает на рынке, стыд какой...

И Ольга смотрела на Герана умоляюще, видя, как тот выпрямляется и явно готовится достойно ответить грозящему хаму. Геран понял ее взгляд и отвернулся.

— Чего молчим? — крикнул Карчин. — Думаете, шучу? Ты вот, — ткнул он пальцем в Гошу, который был дома, стоял в двери своей комнаты (сцена разыгрывалась в прихожей, все было очень тесно и от этого казалось Гоше и смешно, и глупо). — Ты вот, брат его? Мать его жалеет, отец ему фактически не отец, а тебя он должен уважать, объясни ему, как брат, что от его упрямства всем хуже будет. Слышишь меня? — крикнул он в кухню, куда спрятался Килил, едва увидел ворвавшегося гостя. — Сгною и тебя, и все твое семейство! Ну? Что будем делать? — поставил он вопрос перед всеми.

После короткой паузы за всех ответил Гоша.

— Что будем делать? Во-первых, вы извинитесь за свое непристойное поведение и угрозы. Во-вторых, если у вас есть какие-то претензии, действуйте законным порядком через суд, не вторгаясь самовольно в чужой дом. В-третьих, насколько я понимаю, у вас нет никаких оснований обвинять моего брата.

— Да твою-то мать! — закричал Карчин. — Рассуждать он тут взялся, сопляк! Какие тебе еще основания, если я своими глазами видел?

— Неправда. Как я понял, вы сначала за каким-то стариком побежали, а уже потом за Кириллом.

Карчин с гневом и недоумением посмотрел на Шацкого, тот пожал плечами. Он не успел толком поговорить с недавно пришедшим Гошей, лишь вкратце объяснил цель своего посещения, зато Геран успел рассказать Гоше кое-какие подробности.

Геран смотрел на Гошу с гордостью, как на сына.

Ольга тоже гордилась Гошей и думала, что напрасно она испугалась. В самом деле, какие основания у этого господина врываться в их дом, устраивать тут разбирательства и грозить всякими гадостями? Что у нас, совсем законов нет? Власти нет? Надо будет — Ольга найдет. До Кремля дойдет, а отыщет правду. И не верится, в самом деле, что Килька способен украсть. Нет, возможно, что-то мелкое, что-то детское схватит — и то потом пожалеет, она знает его, он мягкий и добрый. А чтобы какие-то документы и при этом еще деньги — огромные! — не станет он этого делать!