Ольга Славникова - Стрекоза, увеличенная до размеров собаки

Со вторым ее толчком совпал деревянный скрежет, почти что вскрик, раздавшийся за спиной. Ворота отворились, но не те, что перед ней, а другие, выходившие, вероятно, во двор, откуда напахнуло сыростью и чищеной рыбой. В проеме, крепко держась за щеколду, стояла почтальонка Галя – в той же водолазке и юбке, видно, что натянутых со сна, в калошах на босу ногу; узенькое черное пальтецо ползло у нее с плеча, лицо в грязновато-сером, как у персика, пуху отдавало недоспелой беловатой зеленью. У нее за спиной маячил здоровенный малый: по толстым спекшимся губам Софья Андреевна признала в нем одного из тех, кто давеча гнал ее по мусорным закоулкам. В отличие от Гали, не замечавшей на себе расстегнутых крючков, малый был при полном параде, при фигурном прянике креста, и обихаживал себя нещадно гнувшейся расческой, вслед за зубьями приглаживая ладонью плывущие, как фарш из мясорубки, замечательно густые волосы. Ухмылка его была хотя и не вполне уверенная, но злая.

Неясное побуждение заставило Софью Андреевну броситься назад, к простертому Ивану, который что-то над собой почуял и засучил ногами, будто пытаясь отползти. Не зная, что предпринять, Софья Андреевна попробовала одернуть на нем рубаху, что задралась и врезалась поперек спины, навести хоть какой-то порядок в представшем на люди безобразии. Однако подоспевшая Галя с силой отодрала ее несмелые пальцы и, вцепившись в плечо, перевалила набрякшее тело навзничь, словно была не совсем уверена, что перед нею именно Иван. Едва не захлебнувшись громким всхрапом и слюной, бесчувственный старик развалился перед нею раскорякой; одна измятая до синевы рука словно прилипла к голому животу, весь он вибрировал и пузырился, дрожали глазные яблоки под синюшными пленками, а на перекошенных брюках висели мешковины вывернутых карманов, пустые до последних крошек табаку. Галя осторожно, пальчиками, подцепила одну тряпичку и постаралась затолкать в положенную щель, но бросила, выпятила губы и снизу вверх посмотрела на Софью Андреевну. Получалось, будто Софья Андреевна ограбила пьяного и собиралась потихоньку уйти, но хозяева застигли ее у самого лаза на безлюдную улицу, где она была бы все равно видна на светлеющих косогорах перемытого песка и ползла бы, точно муха по фотографии, выдавая свою вину уже одним движением и спиною ощущая бездну с туманными и страшными предметами, готовыми ее раздавить.

Между тем трясущаяся Галя словно прочитала мысли Софьи Андреевны и тоже увидела ее зажатый кулак, истерзанный изнутри монетами и ногтями. Рывком поднявшись с корточек и бегая взглядом, словно ей вообще невыносимо было на что-нибудь смотреть, она срывающимся голосом заявила, что не должна жене Ивана Петровича никаких алиментов, что Иван Петрович четыре месяца не работает, а сегодня обворовал ее и брата и даже разломал икону, где за прокладкой хранились деньги на черный день. Софья Андреевна пожала плечами и раскрыла перед Галей кулак. Сразу она увидала, что пуговица с ветхой ниткой, выглядевшая проще и дешевле монет, как раз от того пальто, которое Галя пухлыми пальцами сжимала у горла и которое тоже казалось ограбленным. С кислой усмешечкой почтальонка взяла с ладони Софьи Андреевны сначала эту улику, потом сцарапала монетки, подцепила, как из грязи, комочек рублей. Ежась и пошаркивая, она проковыляла к брату, который все это время сидел на дощатом столе, болтая ногами в легких, как юбки, клешах и тяжеленных тусклых башмаках. Подумав, что молодой человек должен ее узнать, Софья Андреевна полупоклонилась, не избежав заискивающей улыбки: почему-то выходило, будто она запачкана перед ним безобразной вчерашней погоней, хотя на самом деле могла заявить на детину в милицию. Но парень не обратил на ее нырок никакого внимания. Он занимался тем, что, осторожно оцарапав коробок, зажигал с шипением и шорохом спичку за спичкой, а потом, наклоняя ее туда и сюда, играл огоньком, покуда тот не дорастал до толстой щепоти, которую малый со вскриком отряхивал, а после нюхал. Было что-то нехорошее в этой праздной забаве, неприятно напомнившей Софье Андреевне, как она сама сжигала книги; лицо детины, завороженное спичкой, длинно отвисало, зрачки дрожали, будто капли горячей смолы. Софья Андреевна подумала, что маленьким его не воспитали и не внушили запрета на игру с огнем: эта педагогическая мысль придала ей немного уверенности, и она даже решилась присесть на облупленный детский стульчик за мотоциклом, причем не сразу сообразила, отчего ей так удобно, пока не ощутила под собой округлую дыру.