Ольга Славникова - Стрекоза, увеличенная до размеров собаки

Последним ребенком оказался маленький сын складского грузчика, почему-то отнесенного в штат отдела информации и совершенно пьяного в двенадцать ночи, когда гости наконец позвонили в исцарапанную, как кухонная доска, мятым почтовым ящиком украшенную дверь. Хозяин квартиры, огромный курносый мужик с желтыми, будто постным маслом смазанными волосами, одетый в какую-то курортную распашонку, частично заправленную в тренировочные штаны, частично висевшую поверх них, встретил их нагловатой ухмылкой, в которой участвовала зажатая зубами папироса. Он явно ничего не собирался класть в протянутый мешок, из его гнусавого ворчания постепенно выяснилось, что подарок уже вручен и паразит его почти доел. Рябков, стесняясь перед Катериной Ивановной жеваного мата, исходившего вместе с дымом из ощеренной пасти,– может, еще и потому, что сам был совершенно неспособен на такие вот громкие мужские проявления,– потянул ее вниз, к распахнутой двери подъезда, за которой тихо тарахтел среди мертвой белизны и дымил в малиновом полумраке хвостовым дымком ожидающий «рафик».

Но тут его самого внезапно втащили в коридор, Катерина Ивановна испуганно шагнула за ним, запнувшись за мокрую пегую тряпку, похожую на дохлую кошку. В коридоре гусиным клином висели на двух веревках рубахи с холодными, плохо выжатыми рукавами, тут же капала в свою лиловую разбрызганную кляксу слипшаяся темной влагой крепдешиновая блузка. Со скрипом сдвинув сырое тряпье, откуда-то вынырнула в коридор невысокая плотная женщина, тоже пьяненькая, тоже в тренировочных штанах и несвежей футболке; лицо ее, рыхлое, как изъеденная молью шерстяная варежка, выражало испуг. На руках она похлопывала и качала, ритмично отставляя зад, молчаливого младенца, завернутого в пеленку, больше похожую на портянку. Хозяин, пьяно бормоча, протолкал гостей сквозь волочащуюся стирку в боковую комнату. Там на огромном и ветхом диване сидел белобрысый пацан, весь изукрашенный черными лепехами в пятнах зеленки, и водил вокруг себя вместо игрушечного автомобиля пустою пачкой из-под сигарет. Уркаганские глаза пацана, раскосые, но светлые, с каким-то пронзительным крапом по желтой зелени, исподлобья стрельнули на вошедших, и он за спичку вытянул из длинного извилистого рта такой же извилистый леденец, остаток петуха с прозрачной маленькой головкой и сосулей хвоста. Пьяный хозяин, шлепая Рябкова ладонью по спине и переступая вместе с ним, сотрясаемым до потери тверди под ногами, заорал, что Ленька уже большой, что у него четверка по арифметике и он не верит ни в каких там Дедов Морозов, и если ему чего понадобится, возьмет от жизни сам. Высокомерно косясь на жену, то боком шагавшую на свет, то отступавшую в полутьму коридора вместе со своей растрепанной ношей, он велел подобравшемуся Леньке пощупать гостей и убедиться, что они обычные живые люди. Восьмерка лба Сергея Сергеича под сатиновой шапкой заходила ходуном; он забормотал что-то примирительно-вежливое, и сразу стало видно, что его говорящее лицо – это одно, а синтетическая борода со следами помады Катерины Ивановны – совсем другое. Катерина Ивановна, обмирая, поняла, что их сейчас разоблачат, заставят снова сделаться самими собой, и значит, все, что было сегодня между нею и этим малознакомым мужчиной, станет настоящим и стыдным, непонятно для чего произошедшим. Она словно увидела со стороны, как они целовались и тискались, ее внезапно охватило полузабытое с детства отвращение к собственному телу, совсем не такому, как его представляет снаружи одежда, особенно платье из профкомовской костюмерной, скрывающее ее до самых сбитых каблуков.

В общем, представление было близко к провалу. Подобравшийся пацан, крепко скакнув на пол сразу двумя ногами, обутыми в расхлобыстанные сандалии, осторожно приблизился к Рябкову. С горящим сладким ртом, с наморщенным носом, похожим на зашнурованный ботинок, он был не по-детски страшноват и тоже как-то не по-детски походил на своего носатого, брыластого отца. Сходство завершалось тем, что отец и сын точно сторожили друг друга, малейшее движение одного отзывалось в другом запоздало-судорожным дерганьем. Постоянная отцовская готовность схватить и сыновняя – броситься наутек соединяла их наподобие невидимых нитей, в которых посторонний Сергей Сергеич совсем запутался. Нервно притопывая и держась как можно дальше от родителя, который ухватил Рябкова за щуплую руку повыше локтя и больно пробирал ее играющими пальцами до самой косточки, пацан сперва погладил искусственную бороду, потом повис на ней, за ухом у Рябкова лопнула завязка, подскочившая шапка свалилась тоже.