Чарльз Сноу - Дело

Забавно было, что и Браун, и Мартин, и все остальные мастера закулисных интриг очень часто переоценивали значение людей проницательных, хитрых, знающих, как поступить в том или ином случае. Обычно в небольшом обществе, каким был совет колледжа, на всякий тонкий хитроумный ход всегда находился встречный ход, не менее тонкий и хитроумный, так что в конце концов добиться своего можно было, только решившись на поступок недопустимый и непростительный.

Предложение Брауна носило примирительный характер и было всесторонне продумано. Он сказал, что делает его, посоветовавшись предварительно с другими старейшинами. Найтингэйл кивнул; разморенный же теплом и сытным обедом, Уинслоу успел задремать в кресле. По существу предложение сводилось к тому, что старейшины по собственной воле и без всякого нажима со стороны членов совета колледжа предлагают, в третий и последний раз, пересмотреть дело. Но, как сказал Браун, не было никакого смысла затевать это, не изменив как-то процедуру. Поэтому старейшины — опять-таки по своей доброй воле — предлагают одно коренное изменение и одно второстепенное. Второстепенное изменение заключается в том, что поскольку, по уставу, они имеют право кооптировать других членов, они предполагают обратиться к Полю Яго с просьбой войти в состав суда. Если бы он еще в самом начале пожелал того, он все это время принимал бы участие в разбирательстве дела. «Среди нас есть люди, хорошо знающие его, хотя за последние годы он, можно сказать, отошел от дел, — сказал Браун, в прошлом самый близкий друг Яго, — мы считаем, что он внесет свежую струю и поможет нам разобраться в наших затруднениях. И я не допускаю мысли, чтобы даже злейший враг мог обвинить Поля в недостатке гуманности и доброты».

— К своему сожалению, — заметил Г.-С. Кларк, — за все время я не сказал с ним и двух слов.

— Ну, в прежние годы, Г.-С., вы увидели бы от него много хорошего, — ответил Браун, готовый в корне задушить скрытую оппозицию.

— Не могли бы вы рассказать нам о нем немного?

— Что же вы хотели бы услышать от меня? Я думаю, Люис подтвердит, что он всегда был готов помочь в беде всякому…

Вот потому-то мне и хотелось, чтобы его включили в состав суда. Редко приходилось встретить человека более человечного. Но это соображение не удовлетворяло Кларка; он сидел с видом таким рассудительным, таким благоразумным, с такими кроткими глазами; костяшки пальцев его больной руки багровели на скатерти, а я как зачарованный в недоумении смотрел на него.

— Может быть, у него есть какие-нибудь сильные привязанности? — не унимался Кларк.

— Я сказал бы, что в свое время у него были сильные личные привязанности, если вы об этом.

Выяснилось, что нет.

— Меня больше интересует, привержен ли он какой-нибудь идее.

— Не думаю, — ответил Браун.

— Ну, может быть, тогда он религиозен?

— Не сказал бы. Отец его был духовного звания. Состоял членом совета колледжа Святой троицы в Дублине, но, по-моему, Поль еще в довольно ранней молодости порвал с католиками.

Кларк, очевидно, забеспокоился. Браун с веселым смехом здравомыслящего человека, говорящего о другом таком же здравомыслящем человеке, добавил:

— Но, конечно, Поль всегда был надежным консерватором. По правде говоря, он иногда так сильно отклонялся вправо, что и мне было за ним не угнаться. Знаете, как это бывает в старых протестантских ирландских семьях?

Кларк расцвел прелестной улыбкой одобрения. Наконец-то я понял, в чем дело: он опасался, что Яго окажется человеком прогрессивных взглядов. Навязчивые идеи свойственны, представителям не одной только стороны, думал я. Стоило Кларку услышать прогрессивное слово, и ему сразу же начинала чудиться повсюду левая опасность. И вот таким воздухом — Фрэнсис и Мартин, жившие здесь, даже не замечали, насколько он был отравлен, — дышал колледж все время, пока тянулось дело Говарда. Даже здесь, за столом, при слове «консерватор», большинство из них — и, без сомнения, «смутьян» Скэффингтон в том числе — испытало своеобразное, общее для всего этого класса чувство удовлетворения, уверенности в завтрашнем дне.

Навязчивые идеи свойственны представителям не одной только стороны; и тут, по ассоциации, я вспомнил Говарда, пустыми глазами уставившегося в пространство, охваченного манией преследования, спрашивающего, кто повинен в исчезновении фотографии.

Вопрос о приглашении Яго был решен положительно.

Второе изменение — «и вот из-за него-то, — сказал Браун, — я и решил пригласить на наше совещание Люиса Эллиота» — удивило всех своей неожиданностью. Оно заключалось в том, что, по решению старейшин, на суде во время разбирательства дела будут присутствовать два юриста — «один — чтобы защищать интересы Говарда, и другой — для того, чтобы, если можно так выразиться, оказать помощь и самим старейшинам».