Чарльз Сноу - Дело

Теперь она говорила так, словно город этот мне был незнаком. Она тоже пополнела, но на ней — более статной и сильной, чем муж, — полнота была не так заметна. Алис Яго была крупная женщина с бледным, некрасивым, озабоченным лицом. Она была обидчива до такой степени, что если вы имели неосторожность пожелать ей «доброго утра» не тем тоном, каким ей хотелось бы, она и тут могла усмотреть непочтительность с вашей стороны; однако, при всей своей чувствительности, она признавала только за собой право на тонкую нервную организацию, все же окружающие, по ее мнению, ходили закованные в стальную броню. Она была так подозрительна, что ей повсюду чудились враги. Да и правду сказать, врагов она нажила себе немало. Всю жизнь она сильно портила карьеру своему мужу. Если бы не она, Яго, возможно, и стал бы ректором. Оба они знали это.

Бережность, с которой он всегда обращался с ней, сейчас, с годами, еще более возросла. В разговоре он постоянно старался сказать ей что-нибудь приятное, и даже, когда говорила она, казалось, все время окутывал ее своей заботой.

— Как живете? — спросил я его.

— Я ведь, слава богу, окончательно распрощался теперь с колледжем.

— Теперь ему приходится все свое время проводить со мной, — вставила миссис Яго.

— Мы читаем в свое удовольствие — читаем книги, до которых не могли добраться всю жизнь, — сказал Яго. — Об этом я мечтал уж не знаю сколько времени.

— Видитесь ли вы с кем-нибудь из наших старых друзей? — спросил я.

— Да, время от времени я встречаю кое-кого из них, — ответил Яго. По тону его чувствовалось, что он хочет переменить тему разговора.

— Вы не думаете, что им должно очень недоставать Поля? — позволил я себе сказать, обращаясь к Алис Яго.

— Если вы думаете, что это я не пускаю мужа в колледж, то вы жестоко ошибаетесь.

— Нет, — сказал Яго, — я действительно с большим удовольствием распрощался с последним своим студентом. Я уже давно с трудом переносил свои обязанности. Не знаю, поймете ли вы это чувство? Когда я утром приходил в кабинет на первый лекторский час, я каждый раз повторял себе — мне придется проделать это еще только тысячу раз. Потом — только сто. Потом — только десять…

Мне приходилось видеть немало людей, долгие годы исполнявших одну и ту же нудную работу и наконец дотягивавших ее до конца. Почти все они испытывали при этом грусть, Я спросил Яго, не стало ли и ему под конец хоть немного жалко свою работу.

— Ни на секунду, — ответил он загораясь, — нет, у меня уже очень давно было чувство, что слишком большую часть своей жизни я трачу зря. Теперь с этим покончено. И покончено также с постоянными напоминаниями о тех моих коллегах, о которых я предпочел бы поскорее забыть.

Он взглянул на меня. Он был чутким и отзывчивым человеком и умел угадывать эти качества в других. Он знал, что я его понимаю.

— Заметьте, — продолжал он, — я принял все меры к тому, чтобы мне о них возможно меньше напоминали. Одно дело заниматься со студентами и прилагать все силы к тому, чтобы как можно больше дать им. Но навязывать свое присутствие кое-кому из моих коллег — это уже совсем другое дело. С некоторыми из них я не встречался годами, если не считать официальных заседаний; не посещать эти заседания я не мог, пока не вышел в отставку…

— Ну, теперь уж тебе больше не придется ходить ни на какие заседания! — торжествующе воскликнула Алис Яго.

— Думаю, что как-нибудь это лишение я переживу. Правда? — спросил он меня.

— Пока вы еще бывали в колледже на заседаниях, вы ведь, по всей вероятности, слышали об этой говардовской истории?

Я колебался, стоит ли задавать этот вопрос. У миссис Яго сделался несколько удивленный и обиженный вид, как будто бы имя это ей ничего не говорило, и она заподозрила, что я намеренно хочу исключить ее из разговора.

— Не слышать о ней было довольно трудно. Мне чуть было не пришлось потерять из-за нее немало времени, потому что, поскольку по старшинству я был третьим, мне полагалось принимать участие в разбирательстве дела. Но я подумал, что как-нибудь переживу и это лишение, и покорнейше просил меня уволить.

— Еще бы! — сказала она.

Он, по-видимому, нимало не заинтересовался этим делом. Мне хотелось узнать, получил ли он уже циркулярное письмо Фрэнсиса Гетлифа, но, по всей вероятности, письма из канцелярии колледжа подолгу лежали у него нераспечатанными.

Он спросил меня о моих делах. Он по-прежнему с нескрываемым интересом, с дружеским участием слушал, пока я рассказывал ему о жене и о сыне. Но к себе он меня не пригласил. И не выразил желания увидеться снова.