Выбор был ясен. Если бы меня оставили в покое, возможно, он и не показался бы мне столь очевидным. Мне было не привыкать стать мириться с положениями, морально несколько сомнительными, и без особого восторга рассматривать некоторые свои поступки. Я не был столь себялюбив, как Мартин, и поэтому легко обходился без красивых жестов. Слишком уж долго толкался я за кулисами политики. Твердым законом там было — никаких красивых жестов! Большинство моих коллег — людей, облеченных известной властью, — и не подумали бы вмешиваться не в свое дело ради Говарда. Они сказали бы, что эта история касается исключительно членов совета колледжа. С их стороны это не было бы цинизмом, просто они не хотели видеть ничего за пределами своего письменного стола. С их стороны это вовсе не было бы цинизмом: не задаваясь высокими идеями, они просто утешались мыслью, что «правда обычно на стороне большинства».
Я был человеком слишком среди них случайным, чтобы считать так. По правде говоря, сама возможность поддаться этой мысли казалась мне одним из наименее приметных, но наиболее опасных соблазнов, которые несла с собой власть. И все же вот так, по этому регламенту, я прожил почти двадцать лет. Может быть, я меньше, чем кто бы то ни было, замечал следы, которые оставили на мне эти годы, подобно тому как человек не замечает перемен в своем лице, пока не увидит на фотографии постаревшее лицо и не удивится: неужели это я?
Я мог с чистой совестью сказать себе, что не несу никакой ответственности за то, что случилось с Говардом. Это попросту меня не касалось. Если я уступлю настояниям Маргарет, некоторые из моих старых друзей будут недовольны тем, что я сую нос не в свое дело. И они будут тем более недовольны, что в данном случае я сунул бы нос не в свое дело не ради них. Вряд ли после этого Артур Браун станет поверять мне когда-нибудь свои секреты. Конечно, это было бы не такой уж страшной жертвой по сравнению с той, что во имя долга приносил Скэффингтон, но тем не менее жертвой. Чего ради должен я приносить ее, раз уж мне больше не доставляет никакого удовольствия играть роль, раз уж мне откровенно неприятна самая мысль, что меня могут счесть назойливым человеком?
Если бы я стал подводить итог, вряд ли нашлись бы какие-нибудь доводы за. Правда, я был любопытен, и даже очень; любопытство мое нисколько не ослабело, и удовлетворить его я мог, только очутившись в самой гуще этой истории. Знал я и то — узнал в ту пору своей жизни, от которой остались только обломки чувств и горечь сожалений, — что, решив остаться в стороне, человек всегда может оправдать свое решение хорошими, здравыми, человечными, возвышенными побуждениями. В роли стороннего наблюдателя очень много достоинства; но если оставаться сторонним наблюдателем слишком долго, можно утратить все человеческие чувства. Я прекрасно знал это, потому что только благодаря счастливой случайности сам избежал подобной участи.
Но, пока я стоял, устремив взгляд вниз на улицу, чувствуя на плече руку Маргарет, я и не думал копаться в прошлом. Я всего-навсего испытывал сильнейшую досаду. Я думал о том, что очень немногие из знакомых мне людей, очутившись перед лицом неприятного факта, когда дальнейший самообман невозможен, не покорились бы обстоятельствам. Лицемеры, видящие неприкрашенную истину и поступающие так, словно они ее не видят, существуют только в воображении романистов. Те же, кого мы называем лицемерами, всего лишь обладают способностью отрицать правду даже перед самими собой. Как раз этой способности я и был лишен.
Я довольно нелюбезно сказал Маргарет, что подумаю. Она неоднократно слышала от меня, что, для того чтобы принять решение, много времени не нужно, и если мы тянем с ответом, то только затем, чтобы подыскать мотивы, оправдывающие то или иное решение. Она наблюдала за мной, не глядя в мою сторону, всматриваясь в темноту. Она прекрасно читала мои мысли. Она понимала, что я раздражен и сердит, потому что она не дала мне уклониться от решения или отсрочить его, и что решение мною уже принято, хоть я и не хотел признаться ей в этом.
Глава XII. Взгляд маньяка
Когда человек живет по регламенту, не только желание избежать ответственности удерживает его от хороших поступков, думал я, придя в более хорошее расположение духа. Прошла неделя, прежде чем я сумел выкроить хотя бы два дня, чтобы съездить в Кембридж. С досугом у меня становилось все хуже и хуже, тогда как Мартин и его коллеги, напротив, были стеснены сейчас во времени не больше, чем сам я в молодые годы.
Читать дальше