Чарльз Сноу - Дело

Даже выражения были безошибочно их.

— Разведка у вас, кажется, поставлена неплохо? — сказал я Лауре.

— Думаю, что да.

— Откуда вы все это знаете?

— Сказать это я не имею права, — не моргнув глазом ответила она.

Встревожена Лаура не была. Положение казалось сейчас не таким обнадеживающим, как вначале. Мы сделали шаг назад, сказала она. Но, как большинству энергичных людей, как самой Маргарет, стоило ей начать действовать, и она тотчас же переставала тревожиться. Почему положение изменилось к худшему, старался добиться я у нее. Насколько мне удалось выяснить, большую роль в этом сыграли доклады. Свой доклад Найтингэйл написал, по-видимому, в беспристрастном тоне, но в выводах он был непреклонен и этим достиг своей цели.

А что делают Мартин и Скэффингтон, спросил я. Мартин «агитирует». Она была вполне довольна его тактикой. Для нее все люди разделялись на хороших и плохих. Скэффингтон и Мартин, которые во время первого ее посещения были плохими, теперь превратились в хороших. Если она кому-то верила, то верила безоговорочно. Но ей хотелось бы «подтолкнуть все это дело». Один из колеблющихся решил не голосовать за пересмотр, теперь для большинства им не хватало четырех. Кто был против из тех, кого я знаю, спросил я. Старцы и реакционеры, горячо ответила она (я не имел понятия, были ли у нее когда-нибудь свои политические убеждения, сейчас, во всяком случае, она была в этом отношении полностью под влиянием мужа): Артур Браун, Уинслоу и, конечно, Найтингэйл. Еще кое-кто, вроде Гэя, потому что он «из ума выжил от старости», ну и Кроуфорд, которого к нейтралитету обязывает положение и который вообще воздержится от голосования, что в конце концов то же самое, что проголосовать против. «Реакционная молодежь» — например, Г.-С. Кларк и Лестер Инс — были категорически против. Так же, как и Том Орбэлл. Назвав его, Лаура выругалась, Маргарет тоже помянула Тома нехорошим словом. Поносили они его на редкость единодушно.

— Жирная отвратительная змея! — сказала Маргарет.

А как Фрэнсис Гетлиф, спросил я. Лаура снова выругалась. «Все еще ни туда ни сюда». С грустной, проницательной улыбкой недалекого человека, говорящего циничные вещи, она повторила нам слова своего мужа о том, как нельзя верить людям, прикидывающимся либералами. Они худшее, что может быть. Нельзя сказать, чтобы это было тактично с ее стороны, потому что тут она одним махом разделывалась с Маргарет, Мартином и — за исключением Скэффингтона — вообще со всей их партией.

Маргарет неодобрительно хмурилась, не потому, что Лаура так неудачно выступила, а потому, что Фрэнсис был ее любимцем. Из всех моих старых друзей больше всех она уважала его.

Пока Лаура сидела у нас, Маргарет прямо меня ни о чем не просила. Я видел, что ей не терпится, чтобы Лаура поскорее распрощалась. Раза два Лаура уже упустила подходящий момент подняться и уйти. Тогда Маргарет сказала, что позвонит ей в ближайшие дни, и наконец мы остались вдвоем.

Я остановился у окна и смотрел вниз на улицу, которую делили пополам качавшиеся на ветру, окутанные туманом фонари. Тусклые, мерцающие лампы бросали зловещий отсвет на деревья, растущие вдоль противоположной стороны улицы, но было слишком темно, чтобы различить границы парка. Подошла Маргарет и обняла меня.

— Кажется, дела идут не так, как хотелось бы? — сказала она.

— Похоже, что все это может затянуться.

— Но разве это справедливо?

— Этого можно было ожидать.

Я старался уклониться от прямого ответа, и оба мы прекрасно сознавали это. Ей хотелось приласкаться ко мне, но она уже слишком увлеклась и остановиться не могла.

— Нет, — сказала она. — А тебе не кажется, что дело может обернуться скверно?

— Все, что только можно сделать, делается. На этот счет ты можешь быть совершенно спокойна. Мартин знает колледж как свои пять пальцев.

— И все же принять скверный оборот оно может?

— Этого уж я не могу сказать.

На миг она улыбнулась мне понимающей улыбкой — улыбкой жены. Затем со свойственным ей задором решительно сказала:

— А ты не хотел бы принять в этом участие?

Она знала не хуже меня, что я разозлюсь, буду считать, что меня заманили в ловушку. Она знала это, оставляя Лауру до моего возвращения, с тем чтобы заставить меня сразу же с головой окунуться в эту историю. Она знала — и причем куда лучше, чем я, потому что как раз это качество стремилась победить во мне, — как не люблю я, когда мне что-нибудь навязывают, предпочитая делать все «по своей доброй воле». И все же она поступила именно так.