Чарльз Сноу - Дело

— Я на этот счет особенно не задумывался. Но дело, конечно, не пустячное, это я понимаю.

— Вы, во всяком случае, сделали свои выводы из того, как реагировал Орбэлл?

— Должен признаться, у меня было такое чувство, будто я неожиданно получил щелчок по лбу. — Скэффингтон вскинул голову, выражение лица у него стало озадаченное, сердитое, угрюмое.

— Тут все обстоит гораздо сложнее. — Мартин наклонился к камину, вытащил из корзинки бумажный жгут для растопки и завязал его узлом. Затем он посмотрел прямо на Скэффингтона и начал говорить легко, свободно и очень серьезно: — Послушайте. Вот о чем я хотел поговорить с вами. Мне хочется, чтобы вы совершенно ясно представили себе положение и ничего больше не предпринимали, — по правде говоря, я хотел, чтобы вы вообще ничего не предпринимали до тех пор, пока полностью не осознаете, на что, собственно, вы идете.

— Мне кажется, что формальности я знаю, — сказал Скэффингтон.

— Знаете ли? — Мартин в упор смотрел на него. — Я хочу убедиться, что вы действительно знаете. Посвятим-ка этому наш сегодняшний урок.

Скэффингтон начал было спрашивать меня о чем-то, но Мартин перебил его:

— Нет, я говорю совершенно серьезно. Как мне кажется, вам открыты только два пути. Теперь, поскольку появились эти новые данные и поскольку вы становитесь на такую точку зрения…

— На такую же, как и ты, — прервала его Маргарет.

— …становитесь на такую точку зрения, вы обязаны что-то предпринять. Если бы вы написали заявление, адресованное ректору, в котором указали бы, между прочим, что вновь обнаруженные технические данные заставляют вас считать очень маловероятной причастность Говарда к какому бы то ни было подлогу; если бы вы написали такое заявление, все, что от вас требовалось, вы бы исполнили. По-моему, вы обязаны сделать это.

Я лично всегда был за то, что неприятностей следует по возможности избегать; думаю все же, что на вашем месте я вынужден был бы поступить так же.

— В этом, черт возьми, я нисколько не сомневаюсь!

— И никак не ожидал бы, что мое заявление может хоть в какой-то мере повлиять на ход событий, — сказал Мартин с улыбкой, проницательной, насмешливой и в то же время не свойственно ему доброй. — Видите ли, доказательство это далеко не бесспорно, и тех, кто не хочет менять своего мнения, оно ни в чем не убедит. Вы, я полагаю, отдаете себе в этом отчет?

— Их нужно убедить — только и всего! — сказал Скэффингтон.

— Ага, вот тут-то мы и переходим ко второй возможности. И это означает, что вы должны будете, во-первых, настоять на пересмотре дела и затем — что, для вашего сведения, далеко не одно и то же — заставить старейшин изменить свое решение относительно Говарда. Не хочу сказать; что это невозможно…

— Это уже что-то, — вставил Скэффингтон.

— …но это будет очень трудно. И некоторыми своими действиями вы только усугубили эти трудности. Для этого нужны кое-какие качества, которыми вы, по-моему, не обладаете.

Мартин сказал это просто. Скэффингтон покраснел. Высокомерие на миг слетело с него: он не привык, чтобы ему в глаза высказывали то, что о нем думают, как привыкли к тому мы с Мартином и наши друзья.

— Выкладывайте — какие такие качества?

— Упрямство, — ответил Мартин. — В том, что вы им обладаете, кажется, сходимся мы все.

Айрин расхохоталась, словно обрадовавшись предлогу разрядить напряженную атмосферу.

— Терпение, — продолжал Мартин. — Как у вас этот счет?

Скэффингтон застенчиво улыбнулся.

— Умение убеждать, — сказал Мартин. — Вот здесь у вас могут появиться неожиданные даже для вас возможности. И, наконец, — боюсь, что без этого никак не обойтись, — известная ловкость. Не уверен, что вам это придется по душе, не уверен, что это придется по душе Маргарет, но никуда не денешься — очистить от подозрений Говарда без сложной закулисной игры невозможно.

— По всей вероятности, вы знаете об этом больше моего…

— Больше, Джулиан…

Мартин продолжал тщательно разъяснять:

— Эта история расколет весь колледж сверху донизу на два лагеря. Каждый, кому приходилось иметь дело с таким вот обществом, прекрасно знает это. Люис знает не хуже моего. В результате здесь создастся невыносимая обстановка, и вдобавок кое-кому из нас все это, несомненно, повредит. Есть и еще одно обстоятельство, о котором я хочу вам сказать. Я не буду спокоен, если не скажу вам о нем ясно и определенно, прежде чем вы решитесь очертя голову взяться за это дело. Если вы за него возьметесь, вы должны быть готовы к тому, что без последствий для вас лично это не пройдет. Вы непременно привлечете к себе внимание. Вам непременно придется говорить вещи, которые далеко не всем будут по вкусу. Вероятнее всего, вы сильно себе напортите… Да что тут миндальничать! Я знаю, вы хотите, чтобы ваше членство было возобновлено, после того как истечет его срок. Я знаю, вам хотелось бы прочно обосноваться здесь. Я тоже хотел бы этого. Но если вы окажетесь чересчур назойливым, на репутации Скэффингтона появится пятно. Я не хочу сказать, что они сделают что-нибудь вопиюще несправедливое или, во всяком случае, несправедливое с их точки зрения. Будь вы Рутерфордом, или Блэкеттом, или Рэби, или Дж.-И. Тэйлором, вас оставили бы в членах совета, даже если бы вы каждый божий день хамили ректору. Но большинству из нас далеко до них. В отношении почти каждого из нас всегда можно задать в той или иной степени оправданный вопрос: а так ли уж он незаменим? И вот тут-то, если на вашей репутации появилось пятно, им может прийти в голову мысль — и кто станет их за это судить, — что, может быть, вместо того чтобы продлевать срок вашего членства, лучше предоставить шанс кому-нибудь другому. Точно так же им может прийти в голову — и не без основания, — что найдется с десяток людей, из которых получится такой же, а может, даже и лучший, проректор, чем я. Поэтому, если они будут иметь что-то против нас с вами, все это кончится тем, что Скэффингтону придется покинуть колледж, а Эллиоту оставить мысль о продвижении.