Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Действовать надо было быстро и решительно. Мархамат не сомневалась: против ее хитросплетений никто и ничто не устоит.

«Мало ли кто с кем обручился? — думала она. — А потом все лопалось, как мыльный пузырь». Еще находясь в Кисловодске, она разработала подробный план действий. Первое, что нужно сделать, возвратясь в Баку, распространить по городу слух: Вугар настойчиво добивается руки их дочери. Это должно стать известно в институте. Сразу достигалось две цели. Первая: если в научном мире узнают о намерениях Вугара, пути к отступлению будут отрезаны. Отказ жениться на дочери научного руководителя равносилен измене самому профессору. Это значило оскорбить уважаемого человека, бросить тень на его честь. Только сумасшедший может решиться на подобный шаг. Да и общественность не допустит. Вторая цель была куда менее значительной. Мархамат с вожделением предвкушала, как она будет гордиться перед профессорскими женами: «Сгорайте от зависти! Вот какого жениха отхватила наша «больная» Алагёз!»

Узнав, что Вугар успешно завершил работу над своим изобретением, Мархамат решила, что настал момент ринуться в открытый бой.

Дождавшись, пока дочь и свекор уснули, она неслышными шагами вошла в кабинет и, незаметно подкравшись, обняла Сохраба за плечи, прижалась щекой к его лицу. Взглянув на разбросанные по столу листы бумаги, исписанные неразборчивым почерком мужа, она капризно спросила:

— Опять работаешь?

— А что же я должен делать? — сердито ответил Гюнашли, — Целое лето отдыхали, разве мало?

— Работай, радость моя, пусть рука твоя не знает усталости, вкрадчиво промурлыкала Мархамат.

— В таком случае иди в спальню и не мешай мне!

Но Мархамат, пропустив мимо ушей его слова, взяла стул и, усевшись рядом с мужем, прижалась к нему. Гюнашли повернулся, смерив ее из-под очков долгим спокойным взглядом:

— Почему не спишь?

— Не спится, дорогой… Я так люблю смотреть, как ты работаешь, казалось бы, глаз не отрывала… — И, склонившись над бумагами, она с притворным интересом стала разглядывать формулы. — Над чем ты трудишься?

— Тебя это интересует? — насмешливо спросил Гюнашли.

— Конечно! Должна же я знать, чем занят самый дорогой на свете человек, каким новым открытием порадует меня…

Гюнашли ничего не ответил, задумчиво разглядывая лицо жены. Опять она разбередила его старые раны. В молодости он так старался пробудить в ней хоть малейший интерес к своей работе! Как часто, усталый, измученный поисками и неудачами, шел домой, мечтая рассказать жене о трудностях и сомнениях, найти поддержку, посоветоваться. Но Мархамат никогда не понимала и не хотела понимать, чем живет ее муж. Научная работа — главная часть его жизни — не существовала для Мархамат. Почему же теперь она заинтересовалась? Может, возраст сказывается? Говорят, человек к старости становится отзывчивее. Гюнашли внимательно смотрел на жену, пытаясь найти в ее глазах искорку сочувствия и интереса. Нет, глаза были пусты и равнодушны. «Ей что-то нужно от меня», — с тоской подумал он, тяжело вздохнув.

— Ты хочешь что-то сказать мне, Мархи? Говори…

Мархамат оживилась и повеселела.

— Раз ты так добр, отложи на десять минут перо.

Гюнашли нехотя исполнил ее просьбу и, скрестив руки на груди, грустно и выжидающе поглядел не нее. Придвинувшись еще теснее, Мархамат торопливо заговорила:

— Прости меня, Соху, что отнимаю у тебя время…

— Говори же, я слушаю!

— Хочу посоветоваться…

— Прошу!

— Все об Алагёз… Помнишь ли ты, что через три дня ей исполнится двадцать лет?

— Конечно, помню!

— Мне хочется отпраздновать этот день.

— А разве мы каждый год не празднуем? — удивился Сохраб.

— Да, да, конечно! Но в этом году круглая дата. Двадцать лет — дело не шуточное. Пусть все будет торжественно, пышно. Много гостей…

— Пожалуйста, я не возражаю.

Обычно Мархамат, добившись от мужа согласия на свою просьбу, целовала его, обнимала и, сияющая, счастливая, тут же удалялась в спальню. Но на этот раз Мархамат не думала уходить, точно прилипла к стулу. Брови сошлись на переносице, собравшись в черный мохнатый узел. Гюнашли понял: первая просьба была лишь присказкой. Да она никогда бы и не стала советоваться по столь пустяковому делу. «Какой червь точит ее мозг?» — подумал Гюнашли, терпеливо пережидая паузу, и уже не сомневался, что за многозначительной паузой кроется какая-то каверза.

— Сохраб, родной, у меня к тебе важное дело. Очень важное! Ты должен дать слово, что не будешь волноваться…