Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Вугар ничего не ответил, считая неприличным препираться с человеком, который по возрасту годится ему в отцы. Молча повернулся и хотел продолжать свой путь, но Башир не унимался:

— Не иначе как про тебя поговорку сложили: еще усы не выросли, а он уже почтения требует… От зазнайства ходить разучился, готов человека растоптать…

— Напрасно прибедняетесь, профессор! Вас растоптать? Это мне не под силу… Да и кто решится на такое?

Бадирбейли не уловил иронии.

— В том-то и беда, что ты забыл свое место, решил, что тебе все дозволено…

— Слабенький аспирант, у которого еще усы не выросли, топчет вас, крупнейшего ученого?! Кто в это поверит?

— Нашлись покровители, хилого силачом захотели сделать!… Тайные игры затеяли?…

Убедившись, что раздражение Башира Бадирбейли вызвано не случайным столкновением в проходной, а делами на заводе, Вугар насмешливо ответил:

— Зря вы так думаете, профессор. Играми дети развлекаются…

— Я знаю, что говорю! Игры, гнусные игры! Хотите обмануть общественность, государство!

— Это ваше право так думать, профессор. У большинства мнение иное…

— Какое именно?

— А такое, что с точки зрения научно-технологической работа совершенна и промышленное ее значение — огромно!

— Кто же это высказывал подобные мысли?!

— Члены заводской комиссии, инженеры и техники, люди объективные и доброжелательные.

— Знаем мы этих объективных людей! — Рот Бадирбейли насмешливо искривился. — Все подстроено! Это делишки твоего Сохраба Мургузовича, детка. Иди к нему и скажи от моего имени, что его штучки не пройдут! А тебе лично заявляю: не жить в мире нашим звездам! В свое время не пожелал слушать меня, не посчитался с моими аргументами — теперь не жди пощады.

— Я не собираюсь заводить дружбу ни с вашей звездой, ни с чьей-нибудь другой…

— Много на себя берешь, Шамсизаде, — побледнел от злобы Бадирбейли. Летал бы пониже! Слишком уж ты уверен в себе!

— Уверенность порождается нравственной силой и твердой убежденностью в своей правоте, профессор.

У Бадирбейли задергалась нижняя челюсть, маленькие глазки сузились и стали совсем крошечными. Вугар ждал, что сейчас он разразится грубой бранью — это было свойственно ему, — но Бадирбейли неожиданно расхохотался:

— Одной убежденностью не проживешь, ничего не добьешься, детка! Пора бы знать! Однажды ты уже был за это крепко наказан.

— Не убежденность подвела меня, Башир Османович, а другое… И вы хорошо знаете, что именно…

— Гордец ты, Шамсизаде! Ничему тебя жизнь не научила, с твоим характером голову в целости до могилы не донесешь!

— О могиле не мне, а вам следовало бы задуматься, профессор.

Бадирбейли вдруг согнулся, съежился. «Горькая штука — старость! подумал он. — А этот сопляк еще смеет надо мной издеваться».

— Скажи-ка лучше, — грубо спросил он, — какая сила заносит тебя так высоко? На кого опираешься?

— На себя! И на непобедимую силу правды.

Бадирбейли как-то странно вздохнул, и в словах его послышалось притворное сочувствие, сожаление:

— Правдой не наешься и не напьешься, детка, не может она дать силу.

— А это от человека зависит, профессор. Один правдой и голод и жажду свою утолит, а другой растопчет ее…

— Что ты хочешь сказать?!…

— Мне кажется, комментарии излишни.

— Это невежливо!

— Вините себя, профессор, это ваши уроки, вежливости я научился у вас.

— Хулиган! Нахал! — взбесился Бадирбейли. Он весь трясся, нижняя челюсть дергалась. Видно было, что он ищет ругательства посильнее. От такого человека всего можно было ожидать, и Вугар, махнув рукой, спокойно пошел прочь.

Директор завода, держась за сердце, бледный, медленно ходил по кабинету. На приветствие Вугара он ответил чуть заметным кивком.

— Что с вами, товарищ Мохсумов? — заботливо спросил Вугар. — Сердце болит?

Потирая левую сторону груди, Мохсумов медленным, неровным шагом приблизился к нему.

— Сердце само по себе не болит, — с тоской и сожалением ответил он. Если заболело, значит, ему причинили боль…

Вугар уже догадался, что змеиный язык Башира успел ужалить директора. Чтобы подтвердить правильность своих предположений, он спросил:

— Какая же тому была причина?

— Трудно ли причину найти? — Мохсумов вернулся за стол, отпил два-три глотка чаю, давно стынущего на дне стакана, и, вздохнув, продолжал: — Те, кто намеренно идут на это, из ничего создают нервозную, напряженную обстановку.