Анатолий Медников - Открытый счет

И тут же заговорил Геббельс. Батальону курсантов присваивалось высокое звание „Батальон СС особого назначения“. Сам фюрер поручает этому батальону оборону рейхстага, района Бранденбургских ворот, Кюрфюрстендамм и Кенигсплац.

Эйлер почти не слушал Геббельса. Он смотрел на Гитлера. Почему он сейчас молчит, почему не скажет им, что ожидает Германию в эти роковые часы истории? Почему молчит он, который так любил говорить, чей голос двенадцать лет гремел из всех репродукторов, кого каждый день называли в газетах „величайшим полководцем всех времён и пародов“?

Разве это не он торжественно заявил, выступая перед старыми бойцами национал-социалистской гвардии:

„Когда-то кайзер сложил оружие без четверти двенадцать, а я принципиально всегда прекращаю то, за что берусь, лишь пять минут первого“.

А какой сейчас час по циферблату истории? Конечно, стрелка близится к двенадцати, если их батальону поручают охрану Бранденбургских ворот, рейхстага. Что же остаётся за ними? Вот это здание, этот сад и подземный бункер. Так почему же молчит фюрер?

Эйлер впился взглядом в его лицо и вдруг вспомнил. Он ведь слышал от Мунда, что у Гитлера есть шесть двойников, иногда они прогуливаются по саду или входят в покинутое всеми здание Рейхсканцелярии, в бывший кабинет Гитлера, где сейчас хозяйничают лишь жирные крысы.

„Неужели двойник?“

Эта догадка обожгла Эйлера. Он даже сейчас был бы рад верить, что перед ним стоит двойник, тогда возникала надежда, что сам фюрер не таков, не эта трясущаяся развалина, что тот, настоящий Гитлер ещё может что-то сделать.

„Двойник или он сам?!“ Эйлер мучительно ждал, что фюрер всё-таки заговорит. Вот он двинулся вдоль строя курсантов, поднимая и опуская правую руку в знак нацистского приветствия.

„Пусть он скажет всего лишь несколько слов, — твердил себе Эйлер, — пусть он хотя бы объяснит, почему русские в Берлине, пусть он откроет рот, чёрт побери!“

Но фюрер молчал. Он медленно обошёл строй курсантов и свернул к двери бункера, исчезнув там вместе со всей свитой. И всё закончилось.

…Через час батальон морских курсантов занимал позиции на Кенигсплац, в траншее, вырытой посреди площади и ведущей от рейхстага к зданию министерства внутренних дел. Эйлер заметил, что некоторые траншеи вели под землю, должно быть соединяясь с подвалами рейхстага.

На площадь уже ложились тяжёлые снаряды, и в траншее было трудно дышать от гари и густой пыли, не успевавшей оседать на землю, как вновь и вновь её вздымала в воздух русская артиллерия. Даже солнце в этом мрачном аду светило лишь мутным расплывающимся пятном, с трудом пробиваясь на землю сквозь дымную завесу, окутавшую весь центр Берлина.

Мунд отозвал Эйлера к запасному ходу сообщения, и они поднялись на разбитые ступеньки рейхстага, спрятавшись ото всех взоров за толстой колонной.

— Ну? — спросил Мунд, отдышавшись после быстрой ходьбы.

— Я думаю, что это был двойник, как вы мне рассказывали, господин штурмбанфюрер, — сказал Эйлер, с волнением ожидая ответа.

— Что?! — открыл рот Мунд.

— Двойник, — начал Эйлер.

— Нет, это он сам.

Неужели?

— О чём ты думаешь, болван?

— О нашем фюрере.

— Нашёл время! Фюрер кончился. Он надорвался в этой войне с русскими. Физическая жизнь Адольфа Гитлера сейчас уже не имеет для нас значения, — сказал Мунд, — но его идеи останутся в наших сердцах. Идеи выше личности. Понял?

— Не всё. А что же будет с Берлином? — спросил поражённый Эйлер.

— Берлин тоже спёкся. Временно мы теряем его. Нам здесь больше нечего делать — в этой будущей русской колонии. Я лично предпочитаю американскую провинцию. А сейчас надо сматываться.

— Куда?

— К чёрту! — крикнул Мунд в самое ухо Эйлеру, потому что рядом разорвалась мина. — Мы уходим на запад!

Генерал Свиридов сумел сохранить дивизионную разведку для… разведки, не поддавшись соблазну, а порой и жестокой необходимости разбросать людей в штурмовые группы. Он сумел сохранить людей, хотя не раз находился почти на грани решения отдать разведчиков в полки и батальоны и при штурме Одерской обороны, и б тяжёлых боях за Врицен, и теперь, в Берлине, где каждый квартал, улицу и дом приходилось брать, как крепость, где немцы вели, по сути дела, „трёхэтажную войну“ — в воздухе, на земле и под землёй — в тоннелях и станциях метро.

Об этом Самсонову и Сергею рассказывал майор Окунев со всем уважением к дальновидной выдержке комдива.