Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема

Бабушка была для Марты всем. И никогда Марта не упрекала Господа и не жаловалась на то, что ей выпала такая горькая судьба, наоборот – всегда говорила, что счастлива от того, какая ей досталась замечательная бабушка.

Перед похоронами я разговаривал с ксендзом, который должен был служить мессу. Я упросил его, чтобы он вместо погребальной музыки разрешил во время службы включить музыку из фильма «Смешная девчонка», – бабушка обожала Барбару Стрейзанд и этот фильм – один из немногих американских фильмов, которыми она восхищалась.

Ксендз удивился, но разрешил, и я был горд собой, как павлин. И похороны, благодаря этой музыке, получились очень красивые.

Тогда я знал, что делать. И сейчас надо только вспомнить.

Я бы дал себя на куски разрезать – лишь бы она не страдала.

Я не совсем еще пропащий.

Нет, наверно.

Иначе я не мог бы так хорошо снимать.

Я стою в магазине перед холодильником с замороженными смесями и глазам своим не верю.

Смотрю на объявления, написанные большими печатными буквами. На одном – простое и незатейливое: «Зовите из колбасного». А второе торчит из какой-то миски: «Фарш олений».

Может быть, я должен позвать из колбасного: «Ветчина! Ветчина!» – и она сама себя порежет?

Я нажимаю на звоночек, откуда-то из-за прилавка появляется толстая женщина.

– Слушаю, – говорит она и так тепло и искренне улыбается, что просто удивительно: я бы так не улыбался, если бы работал в таком месте.

– А этот… олений фарш вкусный? – спрашиваю я невинно, как будто ничего в этом особенного нет.

– Вы знаете, я такие изыски не особенно уважаю, – пожимает плечами продавщица, – взяли бы вы лучше свининки или еще чего.

Я беру «еще чего» – куриные грудки для Геракла и кровяную колбасу для себя. У нее есть неоспоримое достоинство – она в холодильнике не портится несколько дней.

Жары как не бывало, на улице снова восемнадцать градусов, для матери это лучше – вообще лето не самое лучшее время для операций, потому что когда такая жара – недолго и осложнение какое-нибудь подцепить.

Сегодня утром я принял мужское решение. Я еду на телевидение и там буду караулить Алину. Она так и не ответила ни на одну из моих смсок – может быть, у меня получится поймать ее на рабочем месте.

Мне без проблем удается проникнуть внутрь, потому что администратор меня узнает сразу, и я бегу наверх, к секретарше.

Пани Алина на месте, но сейчас она на еженедельном совещании редакционной коллегии. Вместе с другими власть имущими телевидения. Это может и весь день продлиться – неизвестно, когда они закончат.

Ничего, я подожду.

Договариваюсь с секретаршей, что она мне даст знать, когда Алина выйдет.

Варшава опустела – и на телевидении тоже все повымерло. Какое совещание, когда по телевизору сплошные повторы идут?

В коридоре появляется высоченный мужчина, рядом с ним семенит маленькая женщина на огромных каблуках, она буквально наседает на него, до меня долетают обрывки ее нервной, быстрой речи:

– Пан Владислав, это прекрасная идея, чтобы сегодня хлопнуть… можно в осеннюю сетку вставить. Деньги… постпродакшен… лучше на английском… но я не знаю… вам бы с Грачиком поговорить… Но на самом деле…

Они удаляются.

Слов я уже не разбираю, слышу только какой-то клекот и щебетание.

Жду.

В кафетерии заказываю себе кофе и бутерброды, телевизор настроен на шестой канал. Звука нет, я смотрю на то, как там, в телевизоре, люди шевелят губами и при этом ничего не слышно.

Рядом со мной мужчина довольно громко разговаривает по телефону:

– Можно попробовать, продюсеры дадут деньги, рискнем.

Наконец звонит мой мобильник.

– Пани Конярская выходит через выход W.

Я иду по коридору, ведущему к выходу W.

Алину я вижу издалека. Она стройная, эффектная, великолепная прическа – прямо-таки икона стиля, лицо современного телевидения. Идет в сопровождении нескольких серых, непримечательных, одетых в костюмы мужчин. Одного я узнаю – это Круцкий. Надо же – а я думал, его давно убрали.

Алина выглядит в этом окружении как яркая, цветная птица.

Она сменила прическу, волосы у нее теперь светлее, ей, наверно, это идет, но я с трудом ее узнаю. Туфли на высоком каблуке, которых она никогда не носила, изменили ее походку, шаги у нее стали размашистые и решительные – в каждом движении видна безграничная уверенность в себе.

А я ведь видел ее недавно, в мае – как же я ничего этого не заметил?