Аксель Сандемусе - Былое — это сон

Правда, сказать это при мне он не решился. Ведь я мог закрыть кое-какой источник, а мои обеды все любили. Однако я был готов ко всему. Вслед мне ползли улыбки, но в глаза нас старались убедить, что право на нашей стороне. Все с упоением спорили о том, кто прав, кто виноват, и сама она тоже. Бедная Сусанна, она потеряла последнее самообладание, когда увидела, что меня ей не переубедить.

Ко всему у меня начался разлад с твоей матерью! Можешь не сомневаться, я чувствовал себя припертым к стенке. Несколько недель я даже ненавидел Гюннера. Сусанна строила планы, как бы свести его с Йенни. Она совсем запуталась и еще не знала, что Йенни ждет ребенка.

Если все это вполне обычно для той среды, в которую я попал в Осло, а похоже, что так и есть, то я полностью согласен с Бьёрном Люндом, утверждавшим, что на поприще художника человеку требуется куда больше физических сил, чем на любом другом. Немцы в портовых городах готовили наступление на Англию, а в «Уголке» обсуждалось сразу четыре случая, подобных нашему. Однако вскоре даже самые закоренелые эгоцентрики забыли о себе, кроме очень немногих, которые так увлеклись спорами в Лондоне или в Стокгольме, что даже не заметили, как луна упала. Немцы немного притихли, они больше не распевали «Wir fahren gegen Engelland», но еще 25 сентября 1940 года господин рейхскомиссар лично вмешался в дебаты о любви, возмущаясь, что в Норвегии немецкий солдат не может спокойно получить девушку.

Вот тогда-то последний посетитель «Уголка» поднялся и грохнул кулаком по столу. Кажется, кто-то недоволен, что нельзя спокойно получить девушку? Чаша терпения переполнилась, и этот последний норвежец стал солдатом.

Меня всегда тревожило присутствие Трюггве. Темными августовскими ночами я слушал, как он ворочается без сна в своей комнате на чердаке или ходит, мягко шаркая, у нас над головой. Сусанна только смеялась. Трюггве самый безвредный человек на свете, он ничего не видит и не слышит. Я не говорил ей того, что сказал мне однажды пьяный Гюннер, и не стал рассказывать о тех мелочах, которые наблюдал сам. Я не доверял Трюггве, но ведь я не привык к нему, как Сусанна, прожившая с ним бок о бок много лет. Большой ласковый пес, говорила она про него, с той только разницей, что никогда не лает!

Мне было трудно представить, что человек может быть так прочно отгорожен от внешнего мира, что он зрячий и в то же время слепой. Когда Трюггве час или два стоял неподвижно под старой елью, уставясь в землю, мне казалось, он лелеет кровавые замыслы. Я видел, что он повсюду следует за Сусанной, но ни разу он не пошел за мной. Если я подходил к нему один, я был для него как пустое место, но если рядом оказывалась Гюллан, он начинал чуть-чуть дрожать, ему нравилось, когда она брала в свои ручки его вялую ладонь и лепетала ему что-то или тянула его за штанину, чтобы он пошел с ней.

Значит, кое-что он все-таки соображал. Он различал нас, имел симпатии и антипатии. Сам ел и пил, почти без посторонней помощи. Наверно, он понимал все, что говорят. Его нельзя было назвать грязнулей, но рот у него был постоянно открыт и по подбородку текла слюна. Справлять нужду он уходил далеко в лес.

Я боялся Трюггве. Не выдерживал его мертвого взгляда. Во всяком случае, этот взгляд не был притворным, в том, что Трюггве слабоумен, сомнений не было, весь вопрос, насколько он слабоумен? Чаще всего Трюггве был точно перегоревший Гюннер Гюннерсен, который ходит и стережет нас, Гюннер из Царства Мертвых.

Гюннер Гюннерсен — сын бессовестного процентщика, насколько я понял, и женщины, которая потом повесилась, близнец душевнобольного, похожего на него, как две капли воды, и муж Сусанны — был все-таки счастлив на свой мрачный лад… да, да, я уже давно прочел его письмо. И все, что осталось от Гюннера, — это брат Трюггве, которого он летом 1940 года увез с собой в Телемарк, а оттуда в Сёрланн.

Когда человек вступает на путь обмана, одна ложь тянет за собой другую. Начинается с сентиментальных искажений правды: тот, кого он обманывает, его не понимает, и он — одинок, отстранен. Сперва искаженная правда, потом — ложь.

До сих пор вспоминаю с неприятным чувством, что однажды в среду в девять часов вечера я не встретился с Йенни, как мы договорились. От нее пришло сразу два письма. Потом я объяснил ей, что мне пришлось отлучиться и письма меня не застали.

Сусанна получила письмо от Гюннера, переадресованное из Осло. Что она ему ответила? Люди, как правило, не торопятся открывать правду, пока для другого она не станет катастрофой. Все последующие годы ты будешь стыдиться собственной трусости. Всплывут вещи, которые ты сделал или предпочел не сделать сто лет назад, и у тебя заколет сердце. Из-за собственной трусости мы заранее обрекаем других на ад, чтобы они подготовили там для нас теплый прием.