Ты никогда не простишь своей подруге, что ты был виноват перед ней, и — самое парадоксальное — ты никогда не простишь ей, что она ходила с подбитым глазом.
Представь себе мысленно такую ситуацию со своей Эльзой, Гретой или Сусанной и держись подальше от чужой семейной жизни, ибо между твоей супругой и ее мужем всегда будет существовать нечто, чего ты не учтешь в своей счастливой одержимости. Вы всегда будете видеть друг на друге пятна и только с помощью наркотиков сможете отделаться от присутствия третьего в ваши интимнейшие минуты. Вы будете жить в постоянной истерии. Не удивительно, что ваша жизнь обернется комедией или же зазвенят мечи и зазвучат высокие слова:
Граф выхватил меч свой из ножен.
Вскричал, хохоча и дрожа:
«Прекрасный мой друг, это кто же?..
Как это понять, госпожа?..
Откуда здесь эта фигура,
Что делает в замке моем?..»
И чуть не пронзил трубадура
Отточенным длинным мечом.
Графиня в сердцах: «Это ж старый,
Известный вам, преданный шут,
Он ленту просил для гитары,
Не пробыл и пары минут…»
Граф молвил: «Похоже на правду», —
И пристально их оглядел… [48] Стихи шведского поэта Рубена Нильссона (1893–1971).
Невозможно подробно описать все чувства, возникающие в подобной ситуации, они мгновенно сгорают дотла на костре ревности, гнева, страха и звука ключа, поворачиваемого в замке. То, что нам кажется повторяющимся из раза в раз, — это все внешнее: ключ, поворачиваемый в замке, онемевший и остолбеневший любовник, женщина, которая после жалких попыток бежать пытается объясниться и, стуча зубами, бормочет что-то невнятное о новом банте для гитары своего гостя или о том, что он хотел всего лишь принять ванну. Ее объяснения варьируются мало. Кто-то рассказывал мне, что его жена кричала, будто она и ее любовник просто лежали и ждали звонка от ее подруги, которая должна была пригласить их в кино.
Остальное скрыто тьмой, и никто из троих не проникнет сквозь нее. Между тем они дают свои показания, и показания их так несхожи, будто они находились в то время на разных полюсах, — впрочем, так и было, в действительности их не было на месте происшествия.
В ту ночь и родилась та величественная, немногословная, а порой и вовсе немая Сусанна, которую Гюннер уже мог мне отдать.
Так или иначе, но он остался один, а я оказался между Йенни, которая ждала ребенка, и Сусанной с ребенком от другого. Вернувшись домой, в Сан-Франциско, я несколько недель испытывал блаженство, это было счастливое пробуждение от сна, в котором тебя по пятам преследовал дьявол. Кое-что из этой истории я рассказал пастору, пришедшему ко мне за очередным пожертвованием для церкви. Он потягивал вино и обстоятельно кивал:
— Да, мистер Торсон, будь я патером, я просто продал бы вам индульгенцию. Ну, а нам нужно пятьсот долларов.
Я завещаю его церкви круглую сумму. Мне приятно, что он обращался за помощью к язычнику. Он не особенно умен, но по-своему, по-пасторски, кое-что понимает; несмотря на все расстояние, разделяющее нас, мы с ним друзья.
Итак, я завершил старую любовную историю. Интересно, многие ли пытаются это сделать и для скольких она остается окаменевшим сном? Безусловно, я пережил и нечто новое, характерное для современного человека. Дикарь, негр из крааля, получает свою девушку — или девушек, — потому что так нужно, и точка. Цивилизованный человек отторгается от подруги своей юности и пытается вернуться к ней, кружа по извилистой тропе.
Я попал обратно, Агнес вернулась. Ибо Сусанна и была Агнес, вернувшейся Агнес. Я нашел дорогу в Рай к Агнес, и Господь Бог сильно разгневался.
Если б я писал роман и был героем романа, я мог бы на этом закончить, закончить изгнанием из рая, звуком ключа, который господь вставил в замочную скважину. Кольцо замкнулось.
Но есть и другие кольца, переплетенные друг с другом настолько, что суть одного уже перешла в другое и их невозможно разнять.
Мы не можем вить гнезда в том возрасте, когда этого требует природа. Нас уносит от подруг нашей юности, и все последующие годы мы создаем призрак женщины, сон, и горе тому, кто захочет претворить этот сон в жизнь. Наблюдательный человек видит, чем это кончается для большинства.
Если уж ты совершил насилие над природой, тебе придется совершать его и в дальнейшем. И держи ухо востро, если кто-нибудь станет разглагольствовать, будто следует жить естественной жизнью, вернуться к природе. Конечно, ты не вернешься к австралийским аборигенам или к обезьянам, но на ком же ты решишь остановиться, если захочешь вернуться к природе? На Трюггве Гюннерсене?
Читать дальше