Аксель Сандемусе - Былое — это сон

Еще до нашего разрыва Йенни учинила шумный скандал, о котором много говорили. Она никогда не вмешивалась в отцовские дела, и не знаю, что на нее нашло. Должно быть, из-за своего состояния.

После Нового года Бьёрн Люнд сошелся с одной датчанкой, скорее экстравагантной, чем красивой. Ее сексуальность так и била в глаза, все мужчины оглядывались на нее. Форма головы у нее была несколько сплющенная, словно при рождении ей прижали макушку к подбородку. Глаза были узкие и широко расставленные, точно, когда ей сплющивали голову, их оттеснило к краям, — они так далеко заходили на виски, что казалось, будто ей больно. Рот был большой и чувственный. Ей было около тридцати, и выглядела она забавно.

Они поселились в отеле в центре города, Йенни явилась туда в отсутствие отца и устроила страшный скандал. Когда прибежали служащие отеля, женщины катались, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, мужественному портье пришлось окатить обеих холодной водой. Мне рассказал об этом Бьёрн Люнд. Он добродушно смеялся:

— В Йенни, слава богу, есть не только Эйдсволл, в ней хватает и Кристиансунна.

Он купался в лучах этого скандала.

Бьёрн Люнд стал предателем родины, Гюннер Гюннерсен сломился, Сусанна была эротоманкой и алкоголичкой, хотя старалась убедить весь мир в своей добродетели. Йенни часто вела себя необъяснимо и необузданно. Глупо, наверно, по этой четверке судить о Норвегии, однако в своих крайностях, нетерпимости, в том, как они, ни с чем не считаясь, шли напролом, они выражали нечто типично норвежское. Это-то их норвежское, проявлявшееся так неожиданно, и помогло мне понять, почему немцам пришлось бы уничтожить все население, если б они пожелали завладеть Норвегией. Даже Бьёрн Люнд был их лишь настолько, насколько это устраивало его самого. Не знаю, почему датчане при немцах сперва держались тихо, сопротивление вспыхнуло гораздо позже. Почти ничего не знаю о борьбе нидерландцев, поляков, греков и многих других, но уверен, что норвежцы, неисправимые индивидуалисты, огрызаются прежде всего, когда заденут их личные, а уже потом национальные чувства. Никто не произносит «я» так часто, как норвежец, статью в газете он начинает с «я», и это «я» проходит через все колонки. Диктор по радио произносит «я» так, что дерет уши, как выразились бы другие скандинавы или американцы. Однажды я сказал об этом норвежцам. Они непонимающе уставились на меня. Но если это действительно «я», почему же не сказать «я»? Каждый норвежец — сам по себе целая нация. Только Гитлер может тут поспорить с норвежцем, в Германии ему не пришлось иметь дела со столькими индивидуалистами. В Норвегии он утонул среди них.

Мы с Йенни разговаривали вечером 9 апреля. Я сидел в маленьком кафе, и она увидела меня с улицы. После событий этого дня она выглядела бледной и измученной. Я сам сидел небритый и тупо глядел в стол. Она спросила, не следует ли нам после всего, что случилось, держаться друг друга. Как будто любовь может родиться оттого, что окна разбились вдребезги. Йенни говорила тихо и проникновенно, вспомнила все прекрасное, что мы пережили вместе. Все верно, но я не мог думать о совместной жизни ни с кем, кроме Сусанны.

Сусанна была у меня, когда завыли сирены. Утром немцы захватили отель.

Йенни пыталась выразить сочувствие и судорожно выдавила несколько добрых слов о Сусанне, но она считала, что мне следует подумать и о Гюннере.

Подумать о Гюннере?

Мне было стыдно и перед Сусанной, и перед Гюннером, и перед Йенни, и перед самим собой. Я знал, что надо мной смеются, — правда, теперь у всех появилась другая забота. Я ненавидел Сусанну. Бывали минуты, когда мне хотелось, чтобы она умерла. Я собирался жениться на женщине, которую презирал, и презирал самого себя. Даже здесь, вдали от нее, меня терзает то же противоречие. Я не могу освободиться, мне нет спасения. И ловлю себя на том, что говорю, как ребенок: почему все так получилось? Почему она оказалась замужем, почему такой злой, почему, почему… почему я так беспомощен, что никто и ничто не может спасти меня? Почему мне встретилась не та Сусанна, которая писала рассудительные слова на полях Юна Ландквиста?.. И когда я дохожу до этого, у меня, старого, несчастного дурака, текут слезы.

Я приехал в Норвегию, чтобы найти нить, оборванную мной больше тридцати лет назад. Я вызвал из могил мертвецов, оживил все, словно запустил остановившийся фильм. Я совершил все безумства, которые собирался совершить, когда потерял Агнес.