Кэтлин Сейдел - Вновь, или Спальня моей госпожи

— Но он нужен нам, чтобы бедняжка Амелия не имела шанса стать счастливой, — продолжала Дженни, — ведь зрители обожают ее и слезами обливаются. А этот Лидгейт как Бермудский треугольник, эдакая всепоглощающая прорва. Что ни придумай для него — все канет в бездну. В общем, очень скользкий персонаж. Поэтому-то нам и нужен был ты. Если ты с ним не справишься — не справится никто.

— Хочешь мне польстить? Не стоит. Именно из-за такого подхода героям обычно ничего не остается, кроме как погибнуть во цвете лет — авторы просто не знают, что с ними делать дальше.

— Ну-ну, продолжай. Я же сказала: без Лидгейта нам нельзя.

— Такое я и раньше слышал.

— Ну да, ты же уже в пятый раз снимаешься, чего ты только не слышал.

Это была сущая правда.

— Ну, скажи мне, — продолжала она, — умираю от любопытства. Что ты о нас всех думаешь? Тебе хорошо здесь? Ты счастлив? Тебе нравится работать в «получасовике»?

Алек снова невольно улыбнулся. Обычно артисты жить не могли без славословий в свой адрес. Но, судя по всему, Дженни из того же теста. Для нее жизненно важно, чтобы он захлебывался от восторга. Она этого жаждала.

— Честно говоря, в таком отличном месте я еще не работал. Народ здесь очень сердечный, дружелюбный. Тут можно рисковать, не боясь быть осмеянным.

— Я ужасно рада слышать это от тебя! — довольная, она примостилась на краешке стола как воробей на жердочке.

Она ждала таких слов. Поэтому Алек оставил при себе все, что собирался выложить, ради чего, собственно, и шел к ней.

— Но это и в самом деле так. Кстати, мне сказали, что когда понадобилось заменить актера, ты настояла, чтобы играл я. Спаси…

— Глупости! — прервала его Дженни. — Чего доброго, ты скажешь еще, что, пригласив тебя, я решила объявить миру, что наш сериал — конфетка, а шоу Пола Томлина — дерьмо!

Ее озорная улыбка положила конец спору. Но кто бы сомневался в том, что пригласила его именно она и именно с такой целью, хотя и скрывает это. Она в восторге от того, что «Спальня моей госпожи» утерла нос «Аспиду»! — Детская жизнерадостность прекрасно уживалась в ней с духом соперничества.

— Не будем об этом, ладно? — она не дождалась ответа. — А что ты думаешь о роли Колли Лайтфидца? Как ты считаешь, зрители понимают, что он голубой, хотя даже себе не признается в этом? Мы пока не можем решить, стоит ли вдаваться в подробности — гомосексуализм в те времена был под запретом. А как было бы интересно, если…

Она продолжала говорить о сериале, его персонажах. Казалось, это занимало все ее мысли, все время. Наверное, в нем была вся ее жизнь.

— Можно мне пока воздержаться от высказываний? Я же тут всего три недели.

— Знаю, — она скорчила гримаску. — Думаю, для зрителей ты до сих пор только Дерек.

Он кивнул. Действительно, на улицах и в метро люди видели в нем не Лидгейта или этого идиота из «Аспида», а Дерека — давнего персонажа из «Страстей».

— Приходится с этим считаться, — сказала она. — Но я уже воспринимаю тебя как своего и хочу, чтобы публика думала о тебе только как о лорде Лидгейте. Ты теперь наш…

Дженни осеклась, словно что-то вспугнуло ее. Алек оглянулся, но за спиной ничего особенного не было. Он снова повернулся к ней, но Дженни уже была на ногах и краска медленно сбегала с лица. Он вскочил, протянул руку.

— Что с тобой?

— Прости. Я… Подожди минутку, хорошо?

— Конечно, конечно…

Она выскочила из кабинета, не дав ему договорить. Алек вышел следом за ней в холл, но там уже никого не было — лишь хлопнула дверь дамского туалета. Теперь он уже ничего не мог поделать.

…Его сестренка Мэг была слабенькой и болезненной и всегда исчезала так же поспешно. «Я хочу немного побыть одна», — говорила она, если кто-то подходил к ее закрытой двери. Алек никогда не знал, почему она уединялась — хотела ли, будучи доброй девочкой, избавить домашних от хлопот или действительно просто желала одиночества. Он терпеть не мог эти «недомогания» именно потому, что ничем не мог ей помочь.

Он сунул руки в карманы. Дверь дамского туалета была тяжелой, деревянной, с массивной хромированной ручкой. Войти он не мог. Да и Дженни вряд ли бы это понравилось. Он взглянул на часы — половина седьмого. В здании не осталось никого, кроме охраны. Среди охранников не было женщин, и войти в дамский туалет, чтобы оказать ей помощь, было некому.

Возможно, ей это и не нужно. Он заставил себя вернуться в кабинет и сесть. Есть ли причина для беспокойства? Непонятно. Он встал, чтобы рассмотреть содержимое битком набитого книжного шкафа. Дневники, кучи писем, всевозможные исторические пьесы и толстая стопка любовных романов из времен Регентства, в дешевых мягких обложках. Две книжки стояли в глубине. Он вытащил одну. Художник, оформлявший обложку, понятия не имел, как правильно повязывают шейный платок.