Владимир Тучков - Последняя почка (сборник)

Через неделю Лайма была уже абсолютно здорова.

Однако проблема никуда не ушла, а лишь притаилась, готовая наброситься на Леонида Петровича из-за угла в любую минуту. О ней постоянно напоминали звонки из кинологического клуба: «Леонид Петрович, ваша девочка уже подросла, вероятно. Ведь так? Можем предложить прекрасного кобелька для вязки. Рекордсмен породы!… Как это рано? С этим затягивать не следует. Этак вы ей менструальный цикл поломаете. Да и нагрузка на психику огромная. Неврозы замучат. А потом рады будете, да уж ничего вернуть не удастся. Люто возненавидит весь род мужской. А если этого и не случится, то родить не сможет, выкидыши замучат… Нет, уверяю вас, лучший кобель в породе. Специально для вас. То есть для вашей девочки. Так что решайтесь. Хоть и решаться-то нечего. Знаете, как они во время материнства расцветают!»

Всякий раз, когда Леонид Петрович уже готов был решиться, он ярко, в мельчайших подробностях, представлял отвратительную картину: мерзкий слюнявый кобель, пыхтя и чавкая, лезет на Лайму. На его Лайму!

В конце концов понял, что на этот шаг не решится никогда.

И страдал от этого. Понимал, что это тирания. Эгоизм. И от этого эгоизма жизнь Лаймы если и не будет покалечена, но пойдет совсем по-иному. Не так, как это было предначертано природой.

Правда, природа косна и тупа. И идущий по проторенной ею дорожке не оставляет на поверхности жизни даже крохотной царапины. Не говоря уж о сотрясении глубин. Так, мелькнувший и тут же растаявший в безднах небытия сон, и ничего более. При помощи таких нехитрых мыслеплетений пытался оправдаться Леонид Петрович. То ли перед самим собой. То ли перед Лаймой. Но Лайме эти оправдания не были нужны.

А что ей было нужно?

Кобель?

Но эта проблема с легкостью решалась фармакологическим путем.

Щенки?

Но щенков она кормила бы от силы два месяца. И потом с легкостью забыла бы. Леонид Петрович это прекрасно знал. Когда был мальчишкой, то уже наблюдал у бабушки, в деревне, именно такую ситуацию. Поскулила бабушкина жучка день, а на следующий уже радостно виляла хвостом.

И Леонид Петрович понял, что Лайме нужен муж. Серьезный и основательный. Именно такой, каковым он и был.

И он стал мужем Лаймы.

Устроил что-то типа свадьбы. При торжественных свечах. Кормил Лайму деликатесами, пил шампанское, говорил ласковые слова. И она прониклась, осознала торжественность момента. Часто заглядывала в глаза, лизала лицо. И была счастлива. Именно счастлива. И серьезна. Потому что замужество для женщины – это всегда серьезно.

Нет, конечно же, в их физиологических отношениях ничего не переменилось. Ничего такого, что сейчас в большом ходу в бульварной прессе и на телевидении. Никакого, как теперь принято говорить, интима. Это был чисто платонический брак. И, пожалуй, даже метафизический. Ведь был же Александр Блок женат на России? Был, иначе не называл бы ее, Россию, женой. А почему же Леонид Петрович не мог быть женат на Лайме? И Россия не вполне понимала, что Блок – ее муж, и Лайма… Нет, Лайма, пожалуй, была гораздо ближе к осознанию роли Леонида Петровича в ее жизни.

К его новой роли. Потому что теперь он уже не был ее хозяином. Они были равны в браке. Он был настолько ответственен за ее судьбу, что готов был многим пожертвовать. Гораздо большим, чем хозяин. Так что разница была ощутима и существенна.

Их брак был счастлив. Причем в разные периоды счастье тоже было разным. Не количественно, а качественно. Был и медовый месяц, и период взаимного привыкания, постепенного осознавания обоюдных обязанностей, и время, когда жизнь потекла широко и полноводно, без водоворотов и эмоционального буйства.

И этот, последний период был наиболее интересен. И плодотворен. Нет, не в примитивном смысле, а в духовном. Потому что у них было уже полное взаимопонимание. Леонид Петрович, возвращаясь домой после работы, подолгу разговаривал с Лаймой. О чем? Да обо всем, о чем говорят не надоевшие друг другу, не утратившие взаимной приязни супруги. О мелких семейных делах, о крупных покупках, об американской экспансии, о падении нравов, о думских дебатах по поводу госбюджета, о смене руководства в Большом театре, о предстоящем отпуске, о подорожании бензина. Леонид Петрович говорил, и Лайма все прекрасно понимала. И отвечала, – глазами. И Леонид Петрович тоже прекрасно ее понимал. И по любому вопросу у них было единое мнение.

Или о работе, о том, что его волновало, что наболело и от чего приходилось спасаться эналаприлом: