Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Чакырджалы поднял глаза на высокого, с белой заостренной бородой и с зелеными, в цвет листвы, глазами семидесятипятилетнего старца:

— Понял, ага. Спасибо тебе.

Ага велел зарезать овцу, устроил пир в честь Мехмеда и его товарищей. В этом становье они провели четыре дня. С утра уходили в горы, к вечеру возвращались. Тем временем подоспели деньги от Кямиля-ага, Тевфика-бея и Халиля-бея. Халиль-бей приложил и записку. «Эфе, — писал он, — пока мы у тебя за спиной, тебе нечего бояться. У тебя будет заручка не только в Одемише, Измире, но и в самом падишахском дворце».

Халиль-бей был человек родовитый, с многочисленными родственниками. Его дед занимал высокий пост, пользовался в тех краях неограниченной властью. Не только благодаря своему положению и богатству, но и благодаря поддержке разбойников. В те времена знать опиралась, с одной стороны, на правительство, с другой — на разбойников.

На пятый день Чакырджалы поцеловал руку старому ага.

— Обойди все наши становища, — предложил ему тот, — познакомься с нашими племенами. Это знакомство тебе пригодится. — Он перечислил все недружественные племена и добавил коротко: — Этим не доверяй.

Ночью у родника на самой вершине Пятипалой горы Мехмед спросил у Хаджи Мустафы:

— Знаешь, о чем со мной говорил юрюкский ага?

— Знаю, — ответил Хаджи.

— Откуда? — изумился юноша.

— Он сказал тебе, что в разбойничьем деле самое важное — надежные укрытия. Без них разбойнику смерть.

— Он и тебе так говорил?

— Нет. Это он говорил еще твоему отцу, когда тот поднялся в горы. Такой совет он дает каждому разбойнику, на чью помощь рассчитывает. Ведь юрюкам нужна охрана. Не будь нас, завтра налетят какие-нибудь обиралы, отнимут все до последнего.

«А ведь верно», — подумал Мехмед.

Услышав, что Чакырджалы ушел в горы, Хасан-чавуш срочно собрал свой отряд и вместе с лейтенантом Хюсню-эфенди пустился его преследовать.

— Нет, вы только посмотрите на этого птенца желторотого, — бурчал он всю дорогу. — Забыл, видно, как я ухлопал его отца. И самого его изловлю. Молод, неопытен. Хорошо, что пустился в разбой еще мальчишкой. Подрасти он, наберись опыта, схватить его было бы не так-то просто. А сейчас это дело плевое. Изловлю его, как куропатку. Вместе с его дружками. Они тоже новички, ничего не смыслят.

Чавуш облазил все горные склоны, обошел все деревни, но так и не смог напасть на след Чакырджалы. Неделю ищет, месяц ищет — и все попусту. Но надежды не теряет.

— Сегодня мы заночуем здесь, — сказал Хаджи Мустафа, — Хаджи-эшкийа должен сообщить нам, где Хасан-чавуш, что он делает. Есть и еще одно дельце… — Какое дельце, он не объяснил, сел, задумался.

А места кругом такие благодатные! Бежит, журчит вода по сосновому желобу, затем, ниспадая, вьется серебряной лентой по склону. По бережкам сочно зеленеют лужайки. Мята, ятрышник, цветы. Рои пчел. Под соснами — мягкие моховые тюфяки, ляжешь — утонешь. Лишь кое-где пробрызнули верхушки трав. Лето уже на исходе, надвигается осень. Веет легкий ветерок. С ветки на ветку перелетает птица. И ни одного другого живого существа поблизости.

Чобан Мехмед положил ружье, прилег, ручьем любуется. Запах так и сводит с ума: он словно крепкий напиток, настоянный на разных травах, на мху и хвое.

Чобан — высокий дюжий двадцатишестилетний парень, красавец. Говорит очень редко — так уж полагается, зато поет часто, голос у него сильный, чистый и звонкий.

Он сын солдата, погибшего в Йемене. Долго пастушил у одного ага, но в конце концов это ему осточертело, а тут как раз подвернулся Хаджи-эшкийа, в контрабандный промысел его втянул. С тех самых пор он не расстается с оружием и кавалом. Когда Чобан играет на своем рожке, все заслушиваются — мелодия так и хватает за сердце. И стреляет он превосходно: шутя попадает в подброшенную медную монетку. Спокойный, хладнокровный, уверенный в себе — другого такого нукера поискать!

Хаджи Мустафа поднял голову, посмотрел на Чобана, который лежал неподвижно, словно погруженный в дрему, и сказал, улыбаясь:

— Вот сукин сын! Только подойдет к роднику, сразу заваливается. Просто так лежит, или на кавале играет, или песню затягивает.

Чобан только ухмылялся, слушая его.

— Подойди-ка, — продолжал Хаджи Мустафа. — Успеешь еще належаться, соня. Дело есть.

Когда Чобан встал и подошел, он спросил:

— Ружье заряжено?

Чобан молча кивнул.

Хаджи вынул из его ружья все патроны, потом зарядил снова. Чакырджалы, сидя, с любопытством следил за каждым его движением.