Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Яшар Кемаль

10 июня 1972 года

Басынкёй

В деревню Айасурат галопом въехали шестеро жандармов. Кони — все взмыленные, даже гривы почернели от пота, ноги в пыли и грязи. Возглавлял этот маленький отряд Хасан-чавуш — крупный, крепко сбитый смуглый мужчина со светло-каштановыми усами. У дома Ахмеда-эфе он круто осадил коня. Остановились и другие жандармы. На стук копыт из дверей выглянул сам хозяин. Его лицо тотчас же озарила радостная улыбка. Чавуша он очень любил, считал своим лучшим другом. Когда Ахмед разбойничал в горах, чавуш неутомимо преследовал его. А вот когда Ахмед оставил разбойничество, спустился на равнину, они вдруг подружились. Да так, что и водой не разольешь. В те времена у всех простых людей на языке было одно присловье: «Османцам верить нельзя». Знал его, разумеется, и Ахмед-эфе. «Присловье-то, может, и верное, — думал он, — но ведь мы как родные братья». С тех пор как эфе живет на равнине, он много раз вместе с Хасаном преследовал разбойников, вместе с ним переносил множество тягот. Это еще теснее сплотило их.

— Ты сегодня какой-то мрачный, озабоченный, — сказал Ахмед-эфе жандарму. — Заходи в дом.

— У меня и впрямь есть на душе одна забота. Тяжкая забота, — ответил чавуш, спешиваясь.

Друзья обнялись.

— Говори, в чем дело. Никогда еще не видел тебя таким.

Хасан был бледен как смерть. Руки у него дрожали мелкой дрожью. Стоял он, слегка пошатываясь, словно под хмельком.

Вошли в дом, сели.

Немного погодя в комнату вбежал мальчик, звонким голосом приветствуя чавуша. Только тогда лицо Хасана чуточку просветлело. Мальчик поцеловал ему руку. Жандарм достал серебряную монету, протянул мальчику, но тот ее не взял.

— Чавуш, — сказал эфе, — ты был такой угрюмый, туча тучей, а увидел моего Мехмеда, сразу повеселел. Быть ему львом!

— Денег у меня он не берет, — отозвался чавуш. — Но я все равно люблю этого львенка.

— Мехмед, — обратился к сыну эфе, — возьми монету. Хасан тебе не чужой, все равно что дядя.

Но парнишка наотрез отказался от денег. Чавуш усадил его рядом с собой, погладил по волосам. Эта сценка повторялась каждый раз, когда он приезжал в гости.

Тем временем жандармы успели отвести лошадей на конюшню и вошли в комнату. Один из них принес сумку начальника. Из одного ее отделения чавуш извлек небольшие башмаки и папаху. Папаху он нахлобучил на голову Мехмеду, башмаки надел ему на ноги.

— Ну, теперь ты у меня как паша. Машаллах, и будешь настоящим пашой.

Чавуш никогда не забывал прихватить с собой какой-нибудь подарок. Мехмед очень его любил. Смотрит, бывало, как его старший друг прохаживается в сверкающих сапогах, и думает: «Вот это йигит! Из всех йигитов йигит!»

Из другого отделения сумки Хасан вытащил подарки для женщин. Пришла девушка-служанка, унесла их на женскую половину.

Каждый раз, когда приезжал чавуш, Мехмед усаживался с ним рядом и, стараясь не упустить ни одного слова, слушал его разговор с отцом. Да и всегда, когда в доме бывали гости, Мехмед засиживался с ними до полуночи.

— Что случилось, брат? — недоуменно спросил Ахмед-эфе. — Чем ты так взволнован?

— Мой эфе… — начал было чавуш и тут же запнулся. Затем под пристальным взглядом хозяина медленно продолжил: — Вот уж не думал, что такое может стрястись со мной. Говорить даже стыдно.

— Ну, — поторопил Ахмед-эфе.

— Выехал я к тебе рано утром. Соскучился, дай, думаю, повидаю своего брата. Едем мы себе спокойно, и вдруг нас обстреливают. Хорошо еще, успели ускакать, никого даже не задело. Это, верно, разбойники-греки. Преследовать их я не стал — к тебе ведь ехал, брату своему, святое дело, нельзя его откладывать. Решил, что мы изловим их вместе с тобой. Да вот стыд заел. Так ли поступают настоящие йигиты? Надо бы вернуться, пока они еще не ушли далеко, да поквитаться с ними!

— Не горюй, брат. Мы с ними еще поквитаемся. Отдохни немного, поешь: проголодался небось с дороги.

— Не могу. Кусок в горле застрянет. Позор-то какой!

— Ничего, успокойся… Эй, — крикнул хозяин своим домочадцам, — сготовьте что-нибудь для чавуша. Да поживее!

Но чавуш даже не притронулся к еде. На все настояния хозяина твердил одно:

— Не могу терпеть такой позор!

Как только остальные жандармы перекусили, эфе вскочил на ноги:

— Я понимаю твои чувства, брат. Сейчас мы отправимся в погоню.

Он вооружился, и через несколько мгновений они были уже в пути. Впереди мчались Хасан-чавуш и Ахмед-эфе, сзади пятеро жандармов. Словно кузнечные мехи, раздувались бока лошадей.