Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Приткнулось на склоне Агрыдага, чуть пониже вершины, озерко — Кюп-гёль называется. Невелико оно собой, не больше тока молотильного, зато глубиной — что колодец бездонный. Со всех сторон обступили его багряные скалы с острыми, поблескивающими, словно лезвие ножа, гранями. От этих каменных глыб тянется к озерку сначала широкая, а потом поуже полоса мягкой медноцветной земли, иссеченной многочисленными тропками, с разбросанными кой-где зелеными луговинками. Вода в этом озере — синяя-синяя. Такой густой, такой бархатисто-ласковой синевы, хоть весь свет обыщи, нигде больше не увидишь.

Так выглядит Кюп-гёль ранней весной, когда от снега остается лишь тонкая кайма. Минует день-другой — и склоны горы сплошь захлестнут волны зелени, а берега озера усыплют мелкие цветы: синие, желтые, алые, лиловые. Даже издали они бросаются в глаза своей колкой яркостью, а их резкий аромат, сливаясь с ароматом воды и медноцветной земли, дурманит голову.

Каждый год в эту пору собираются здесь чобаны — молодцы все как на подбор статные и ладные, с печальными карими глазами и длинными тонкими пальцами. Они расстилают свои бурки под багряными скалами на медноцветной земле, земле древней весны, и усаживаются кругом. В предутренней тьме, когда небо густо засеяно зернами звезд, они достают из-за кушаков свои рожки — кавалы — и начинают играть мелодию «Гнев Горы».

Весь день льется протяжная музыка. А вечером, уже на закате, прилетает крохотная, стрельчатокрылая, похожая на ласточку, белая, точно снег, птица. В стремительном полете выплетает она белые узоры на синей глади. Но вот село солнце, чобаны перестали играть. В тот самый миг, когда они убирают свои кавалы за кушаки, белая, точно снег, птица молнией устремляется вниз, окунает одно крыло в озерную синь — и тотчас же взмывает ввысь. И так три раза сряду. Когда птица скрывается вдали, чобаны встают и по одному, по двое молча расходятся. Их тени бесследно растворяются в сумерках.

С самого вечера стоял белый конь у дверей Ахмедова дома. Переступал ногами, раздувая ноздри, тянул морду к старым растрескавшимся доскам — будто принюхивался. Раньше всех заметил его седобородый Софи. Поразился старик. Седло на коне черкесское, изукрашенное черненым серебром, с серебряными стременами. Да и все убранство — чудо. Поводья шиты серебром, лука отделана золотом, с перламутровой инкрустацией. Чепрак длинный, до самого крупа, на нем — древний знак: померанцево-желтое солнце на фоне зеленого древа жизни. Вышивка не только сверху, но и с левой стороны. Софи напряг память, задумался, где он видел этот знак. Ясно только, что это знак древнего рода, но вот какого именно — никак не мог припомнить.

Молча, с изумлением и страхом смотрел Софи на коня. Что за высокий гость пожаловал к Ахмеду? Снова и снова вглядывался в изображение солнца, пытаясь определить, какому роду, какому бею или паше принадлежит этот знак. Недоброе предчувствие холодило его душу. «Не миновать беды», — думал он.

В их краях не было ни одного человека достаточно богатого, чтобы владеть подобным скакуном, да еще столь роскошно убранным. И Софи были хорошо известны знаки всех местных родов.

Была весна. Багровели освободившиеся от снега верхушки скал, зажелтели первые цветы морозника. Высоко в небе ширяла крыльями станица журавлей — они летели к озеру Ван.

Ахмед, ни о чем не ведая, играл в своем доме на кавале. И как играл! Это искусство унаследовал он от деда, Султана-ага, и отца, Ресула. По всей Горе не было других таких кавалджи [1] Кавалджи — музыкант, играющий на кавале (рожке). , как эти трое. И не только по всей Горе, но, может статься, и по всему белу свету. А уж если так говорит Софи, то ему можно верить — он ведь и сам знаменитый кавалджи. Слава о нем идет по всему Востоку, и по Кавказу, и по Ирану-Турану.

Еще ближе подошел Софи к коню, еще пристальнее всмотрелся. Конь стоит навострив уши. Внимательно слушает. И Софи слушает. Мелодия, которую выводит Ахмед, знакомая, старинная. Рассказывается в ней о неукротимом гневе Горы. Так и называется она — «Гнев Горы». Этой мелодии сам Софи обучил немало пастухов. Но как-то уж так вышло, что он давно не играл и не слышал ее. Подумать только, с какой силой маленький рожок передает неистовый гнев каменной громадины! Никогда не перестанет Софи дивиться этому чуду чудному. Человеческий сын дует в рожок, а перед слушателями во всю свою исполинскую высоту встает объятая яростью Гора. Все доступно человеческому разумению: полет орла и копошение муравьев, попеременный закат и восход солнца и луны, свет и мрак, жизнь и смерть. Одного только не может постичь сын человеческий — самого себя.