Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

— Тогда, на берегах озера, — проговорила она, — какой-то длинноволосый певец три дня и три ночи пел песнь о Сийе Ахмеде Силиви. И это было только самое начало.

— Эта песнь исполняется сорок дней, — объяснил Ахмед. — Просто конца ей нет — такая длинная.

Гюльбахар глубоко вздохнула:

— Значит, вас всех казнят?

— О себе я не думаю, — тихо молвил Ахмед. — Чему быть, того не миновать. Но рубить голову столетнему старику — это неслыханная жестокость! Такого еще мир не видел. Жаль мне Софи — просто сердце разрывается! Совсем он одряхлел. Но держится молодцом, не унывает. Весь скрючится, а играет себе на кавале. Жаль мне его, ах как жаль, слов нет! Спас бы его, если б мог. Паша грозится казнить его первым.

— Молюсь, чтобы вы все остались в живых, — сказала дочь паши. И прильнула к Ахмеду.

— Смотри, чтобы паша не услышал таких речей, — предостерег он возлюбленную. — Он и тебя убьет.

— Ну и пусть, — с вызовом бросила она. — И пусть!

— А еще мне жаль Мусу-бея. Безвинно человек страдает. Я бы и рад привести коня, но ведь наши не отдадут. А если и отдадут, как я посмотрю им в глаза после этого? Хорош йигит, скажут, испугался паши, отдал ему дар небес. Такого позора мне не вынести.

Гюльбахар склонила голову на плечо Ахмеда. К горлу подкатил комок, заплакала. Рыдает, а сама говорит сквозь слезы:

— Да пропади ты пропадом, конь! Сгинь, исчезни!

Загорланили утренние петухи. Из-за Горы выкатилось румяное, похожее на стеклянное яблоко, солнышко.

Разъялись огненные языки — руки. Ахмед спустился на дно колодца. Гюльбахар проводила его взглядом, не в силах даже приподняться. Уже настал день, когда она наконец смогла выбраться из башенки.

Ее одолевали тяжкие мысли.

Отец верен своему слову, сказал: «Казню» — значит, казнит. Даже если от падишаха придет фирман с помилованием, все равно на своем настоит. И нет у Ахмеда никакого выхода. Вернет этого проклятого коня — горцы его не простят. Умрет он для них заживо. А допустить, чтобы из-за него погибли двое невинных, совесть ему не позволяет. Но что он может поделать? Со скованными-то руками?

Даже ценой собственной жизни не могла спасти Гюльбахар своего любимого. И Ахмед понимал это.

Всякую надежду потеряла Гюльбахар. Ни один луч не может проскользнуть во мрак ее души. Паводком затопляет ее отчаяние — вот-вот захлестнет с головой. Сорок дней радости отпущено ей на всю жизнь. И ни днем больше. Да и радость эта горькая: радость держать руку обреченного на казнь, живого мертвеца обнимать. Но что бы ни произошло, даже если возвратят коня, никогда больше не увидит она своего возлюбленного. Уйдет Ахмед к себе в горы, а она останется здесь одна, словно камень на дне колодца. Только ничего этого не будет. Не отдаст Ахмед коня. Прямо на глазах у нее отсекут ему голову, наденут на шест остроконечный и с насмешками потащат по городу. И все зеваки будут таращиться на его золотые волосы, обрызганные алой кровью…

В ушах у Гюльбахар не смолкая звучали слова старинного плача: «Я целовать его не смела. Убитый, кровью он истек».

Горько рыдала дочь паши, представляя себе, как с крепостной стены сбрасывают бездыханное тело Ахмеда. Летит оно вниз, ударяясь о выступы скал, а в самом низу разбивается о камни. И в ушах ее все звучало: «Я целовать его не смела…»

Гюльбахар обдумывала все возможные способы спасения своего любимого. Он должен жить, непременно должен! Даже если она никогда больше его не увидит. Даже если он женится на другой, наплодит ребятишек, что волчат. Но он должен жить. Даже ценой ее смерти.

Однако отчаиваться еще рано, приободрила она себя. Неужто отец Мусы-бея допустит, чтобы сыну отрубили голову? А как поступят курдские беи? Ведь это их коварство погубило Мусубея. Не попросят ли они горцев отдать им коня? «Сами посудите, — скажут, — не погибать же из-за него троим людям!»

Горцы — народ кремневый, просьбами да мольбами их не проймешь. Но ведь обычай не позволяет им отпускать просителей с пустыми руками. Обычаи же они блюдут свято. В душе Гюльбахар блеснул слабый огонек надежды.

«А что, если мне самой попросить их? — подумала вдруг она. — Неужто они откажут женщине?.. Ну что ж, если беи из страха перед моим отцом не посмеют обратиться к горцам, отправлюсь к ним сама, спасу Ахмеда. И пусть я никогда больше не увижу его. Пусть он женится на другой, наплодит ребятишек, что волчат…»

Девушке позарез надо было с кем-то посоветоваться. Как быть: отправиться ли ей в горы самой либо попросить отца Мусы-бея? Послать ему весточку?