Яшар Кемаль: Если убить змею

Как всегда в эту пору, воды в Джейхан-реке поубавилось. Но она вся лучится живым серебром. В горном ущелье Хасан отлавливает птиц пастушков. С утра до вечера, с вечера до утра не устает подстерегать их у норок. Разжился где-то тонкой сетью в мелкую ячею. Смастерил силки и наловчился прилаживать их. Выпархивая из своих похожих на змеиные норы гнезд, пастушки запутываются в силках. Хасан сажает их в долбленые тыквы. Потом вынимает и подолгу вглядывается в их удивительную голубизну. Никогда не видывал таких странных птиц, думает он. Чем дольше всматриваешься в их голубизну, тем больше она ширится, заполняет собою все вокруг и внутри, и душа от этого становится голубого цвета и разрастается, пьянея.

Ласточку поймать невозможно. Это знает любой в деревне. Одному только Хасану удастся. Уж как он умудряется — никто не понимает, а только что ни день — отлавливает пяток-другой ласточек. Привязывает к ним бечеву и пускает в небо. Ласточки кружатся, кружатся. Вечером отвязывает бечевку, а порой и прямо так, с нею, отпускает птиц на волю.

В одной из пещер Анаварзы Хасан выкармливает орлят. Из дому он выходит спозаранку, а возвращается после заката, когда ничего уже не видно и вся округа замирает. Он неразлучен со своим перламутровым ружьем. Для пчел, змей, птиц и прочей мелкой живности, что водится по склонам окрестных гор, Хасан — сущее бедствие.

Больше всего мальчишке хочется убежать из родной деревни. Раза два уже пытался: по другому берегу реки до отдаленных деревень доходил, но в конце концов поворачивал обратно — из страха, наверное. А однажды добрался почти до самого Фарсага, что близ горы Козан, — увязался за приятелем пастухом. Но и в тот раз вернулся.

Не знает Хасан, что ему предпринять. Одно только яснее ясного: нельзя ему оставаться в деревне. Или он, или мать должны отсюда уйти. Конечно, лучше, чтобы мать. Слишком много врагов окружает ее здесь. Невыносимо человеку жить среди такой вражды, задыхается он, погибает. И сам Хасан невольно заражается общей ненавистью. Бабушка, тетки, дядья, их жены, вся родня — никто не разговаривает с матерью. Почему же она не уходит! Ведь она такая красивая, красивей в целом свете не сыскать. Конечно, Хасану льстит, что ради него одного мать остается тут. Его чувства к ней самые противоречивые. Он знает, что один из отцовых братьев, средний, тоже не прочь взять ее в жены. Но и ему мать отказала…

Тревожно на душе мальчика. Только потому и занялся птицами да букашками. Ах, найти бы в этом мире душу живую, с которой можно было бы поделиться, деревцо такое, на которое можно было бы опереться. Но нет, никогда, никому не расскажет он о своих переживаниях. Хоть убейте — не расскажет. Живет в вечной осаде, головой бьется о стену, что его окружает, но она не поддается.

Лучше уж уходить в горы — к птицам, пчелам, орлам, змеям. Ни один мальчишка не хочет с ним водиться, да и сам он избегает их. Правда, есть один — Салих. Молчаливый, неразговорчивый. И слава богу! У каждого человека должен быть хоть один молчаливый друг. Чтобы можно было говорить, говорить с ним обо всем. А он только слушал бы, не уставая, не скучая.

Хасан изнывает от желания забыться, раствориться, исчезнуть в лазоревости пастушков, в орлах, парящих в небе, в скольжении тугих змеиных колец среди камней. И — в Салихе.

Какой-то шорох, непонятный шум донесся извне. Отец насторожился. Рука с ложкой застыла на полпути. Он бросил быстрый взгляд на мать. Та опустила голову. Хасан следил за ними обоими. Но вот рука отца ожила, поднесла ложку ко рту. Шум становился все отчетливей, И вдруг воцарилась тишина. Был поздний вечер. Семья — отец, мать и он, Хасан, — собралась вокруг расстеленной на полу скатерти, уставленной едою: тарханой [2] Тархана — суп, приготовляемый из простокваши и муки. , жареной курятиной, пловом из пшеничной крупы. Запах того плова, жирного, лоснящегося, Хасан до сих пор не может забыть.

За окном сверкнул огонек и мгновенно исчез, опять сверкнул. Голоса пуль зазвучали значительно позже — так впоследствии казалось Хасану. Пули наполнили дом своими взвизгиваниями. Мать, отца, стол — все заволокло дымом. Отец застонал и — подавился стоном. Пронзительно вскрикнула мать. Неожиданно все смолкло, дым рассеялся, лишь где-то вдали все еще отскакивало от скал тонкое эхо: вжи-вжи-вжи. В домах по соседству послышался шум. И тут Хасан увидел кровь. Отец повалился головой на скатерть, в волосах запутались комочки плова. И кровь, очень много крови, хлестала из отцовой головы.