Яшар Кемаль - Разбойник

— Все поняли, первый выстрел твой, — отвечает за всех Хаджи.

Чакырджалы расставляет своих удальцов за скалами. Так, чтобы их невозможно было окружить. Боеприпасов — более чем достаточно. В таком месте горстка храбрецов может выдержать натиск целой армии.

В ущелье показывается голова колонны, такой длинной, что хвоста даже не видно. Впереди восседает на своем скакуне сам паша. Естественно, он не допускает и мысли, что Чакырджалы может устроить ему засаду.

Все ближе и ближе паша. Вот он уже совсем рядом. Стоит нажать спусковой крючок, и паша свалится как мешок.

Чакырджалы раздумывает, не зная, как поступить. Руку его останавливают не только вполне понятные опасения, но и жалость к молодому паше, проезжающему мимо.

Позднее, когда эфе спустится на равнину, он так будет рассказывать родным и друзьям об этом случае:

— Вижу, прямо подо мной, на коне, — Саид-паша. Красивый, статный, будто лоза, совсем еще молодой человек. У меня просто рука не поднялась на него.

Объяснение вполне правдоподобное. И все же дело обстояло не столь просто. Чакырджалы превосходно понимал, какими последствиями угрожает ему убийство паши. Все взвесив, он отказался от своего первоначального намерения.

А по дну теснины все тянулась бесконечная колонна, шли аскеры, жандармы. Чакырджалы оставался на прежнем месте. Укрытие было надежное, и он знал, что обратный путь тоже пролегает через ущелье.

Разумеется, паша не нашел Чакырджалы там, где он должен был находиться согласно полученному донесению. Возвращался он опять под прицелом ружья эфе.

— Если паша — настоящий йигит, с этого дня он прекратит преследование, — сказал Чакырджалы нукерам. — Я напишу ему письмо. Расскажу о том, как мы устроили засаду и как он проезжал в пятидесяти метрах от дула моего ружья. Ну а если он человек неблагородный… что ж… пусть пеняет на себя. Для нас это вопрос жизни и смерти. В другой раз я не буду раздумывать, стрелять или нет.

Так Чакырджалы и поступил. Послал Саиду-паше письмо, где указал день и место засады, поведал о том, как паша дважды проезжал на близком расстоянии; он, Чакырджалы, мог бы его убить, но у него не поднялась рука. В заключение он просил, чтобы паша перестал его преследовать, ибо в таком случае ему все же придется прибегнуть к оружию.

Саид-паша долго бушевал, получив это письмо, но оно заставило его призадуматься. Он продолжал искать Чакырджалы, но так и не смог его настичь. В конце концов, с горечью в душе, он вынужден был отказаться от мысли покончить с неуловимым разбойником.

В горах расплодилось множество разбойников. Тут и Халиль Ибрагим по кличке Погорелый, и Камалы-эфе, и другие. Среди них немало греков. Похищают людей, уводят в горы и требуют выкупа. Правительство только разводит руками.

Особенно много шума наделало похищение некоего голландца. Потребовали за него ни много ни мало пять тысяч золотых. Падишахский двор пребывал в смятении. В еще большем смятении — Измир. Поскольку похищен был иностранный подданный, раскошелиться пришлось самому правительству.

Среди богачей, которых разбойники уводили в горы, оказывались и те, кто поддерживали Чакырджалы. Тогда он похищал покровителей этих разбойников и заставлял их выплатить — куруш в куруш — полученный с его друзей выкуп.

В конце концов Чакырджалы принялся за своих соперников. Истребил шайку Погорелого Ибрагима и несколько других. Был безжалостен, как горный волк. Убивал кого попало, даже собственной тетки не пожалел. И после каждой очередной расправы непременно совершал омовение и намаз. Правительство уничтожило много шаек, но Чакырджалы оказался ему не по зубам. У него целая сеть укрытий среди турок, греков и юрюков. Простой люд, которому он помогает, хоть и побаивается его, но любит. Любит так сильно, что готов отдать за него жизнь. Ведь Чакырджалы — меч, занесенный над головами ага. Никто из них не смеет притеснять бедноту.

В борьбе против Чакырджалы правительство перепробовало все возможные средства — и ни малейшего толку! Лучшие военачальники бессильны перед разбойником. Тогда оно снова стало подумывать о помиловании. Вот только примет ли Чакырджалы это предложение?

А Чакырджалы — надо ж такой беде случиться! — влюбился. Все сердце в огне, того и гляди дым повалит.

— Хаджи!

— Говори, мой эфе.

— Как ты думаешь, что скажет Ыраз?

— Не знаю. Можно, конечно, сообщить ей о твоем намерении. Но ведь как-то неудобно получается. Она столько горя из-за тебя перенесла. А тут еще эта женитьба…