Грегуар Делакур - То, что бросается в глаза

Подобно многим несчастным людям, которым хочется потеряться, чтобы их нашли.

Которые неудачно режут вены и неверно подбирают дозы таблеток. И зовут, и кричат. И тонкая ниточка голоса, никому не понятная, теряется вдали.

Артур Дрейфусс, великолепный в майке и цветастых трусах, открыл новый «Кроненбург», предложил на сей раз ей и повторил свой вопрос: Что вы здесь делаете, Скарлетт ?

– Я хочу исчезнуть на несколько дней.

За окнами исчезал день.

Это признание взволновало Артура Дрейфусса до глубины души.

В две секунды его решение было принято: он поддержит, защитит, спрячет и спасет несчастную актрису. Он возьмет на себя заботу о звезде инкогнито. О прекрасной беглянке. Он будет положительным героем, как в кино, крепким и надежным, на чьем плече плачут недосягаемые, изливая свои драмы, и в кого, после тысячи сюжетных поворотов, влюбляются.

Его жизнь необратимо изменится – ну и пусть.

И он предложил самой красивой груди Голливуда свою кровать – а сам он ляжет на диване.

Он показал ей (это заняло совсем немного времени) весь дом. Здесь, на первом этаже, гостиная и кухня. Трехместный диван «Эктроп» (Икеа), всего сорок евро разницы с двухместным, уточнил он; была хорошая погода, и мы собрали его на улице вдвоем с ПП, моим патроном, но собранный, с подлокотниками, он не проходил в дверь, и ПП, вне себя, снял дверь с петель; в конце концов, когда поднажали, он прошел, но порвалась обивка сзади – к счастью, это не очень заметно; старенькое плетеное кресло, стол и большой кавардак, грязная посуда и прочее. Я не ждал вас сегодня, извинился он, смеясь. Она порозовела. На втором этаже ванная, плитка светло-голубая, мальчиковая, чугунная ванна, огромная, мини-пароход в плиточном море. Быстро – туалет, трусы, носки; хоп-хоп, все убрано. Вот два чистых полотенца, у меня есть еще, если вам понадобятся; а вот и банная рукавичка, ею еще не пользовались, но, хм, это не значит, что я не, она улыбнулась, обаятельно, понимающе, вот шампунь и новое мыло, с миндальным молоком, смотрите, здесь написано. На третьем его холостяцкая спальня, маленькое окошко, за ним уже темнота, луна, смутные образы, именуемые по науке парейдолиями. На стенах: постеры Михаэля Шумахера, Айртона Сенны, Дениз Ричардс, Меган Фокс – голой, Уитни Хьюстон; картинки – двигатели V10 Додж Вайпер, 6‑flat 911.

– У тебя нет моей фотографии? – спросила она чуть лукаво, когда он менял простыни. Он покраснел.

Она помогла ему застелить постель, и это несколько смутило его, ведь не найдется на этой земле мужчины, который не мечтал бы скорее расстелить свою постель со Скарлетт Йоханссон. Я знаю, о чем ты думаешь, шепнула она, и меня это трогает, и спасибо тебе, а он робко улыбнулся ей, не вполне понимая, как истолковать этот шепот.

Перед тем как оставить ее одну и отправиться на свой трехместный диван «Эктроп», он спросил, что она предпочитает на завтрак (американский кофе и французские круассаны, please [15]), после чего они пожелали друг другу доброй ночи самым непринужденным образом, и эта нежданная близость (Доброй ночи, Good night [16]) осчастливила его на миг, но и опечалила кольнувшим чувством, сколь многое он потерял в хаосе своего детства.

Эту нежность – уютную, бескорыстную.

Конечно, Артур Дрейфусс спал в эту ночь плохо. А вы бы как спали?

Вы слышали, как течет вода в ванной. Представляли себе воду в ее ладошке; ладошка скользит по шее, по груди; вода стекает по телу; кожа покрывается мурашками, ей холодно. А вот уже Скарлетт Йоханссон двумя этажами выше в вашей постели, на ваших простынях, может быть, голая, и отделяют ее от вас всего тридцать девять ступенек лестницы. Даже задвижки нет на двери вашей спальни. Никто не услышит ее крика. И нет ни шума вертолета, ни слепящих гонок, ни чудовищных черных внедорожников, подобных теням в американском кино; ничего, что выдало бы охоту на прославленную беглянку, ни единого намека на шутку. Все правда. До жути правда.

И только тишина.

Эта ночная тишина, что пугает местных жителей, и немудрено, тут и близость болот, и движущиеся тени, и луна, освещающая людскую ложь, а еще легенды, сгинувший браконьер и, может быть, зверь, один из тех, о которых писал Фоллен: Все звери ее породы / живут в ней [17].

Только тишина.

Только ваше желание.

Ваш страх. Ваши влажные пальцы. И ваше непонимание, подступающее вместе с неловкостью, с неожиданным каким-то гневом на абсурд: да что она здесь делает, этого не может быть, просто не может быть. Разум еще трепыхается, борется, пробивает себе дорогу в этой дичи, в хаосе; вы готовы уцепиться за что угодно: вот хоть телевизор, ну конечно, проделки Франсуа Дамьена, новая передача Рюкье, а может быть, вернется Доминик Кантьен. Грозит безумие; глухое, подспудное. Так не бывает, это сон, чтобы такого пошиба звезда вдруг стала плотью, весом и кровью. Вы знаете, что так не бывает, чтобы Скарлетт Йоханссон звонила в вашу дверь, и улыбалась вам, и спала на ваших простынях. Должно быть этому какое-то объяснение. Как трюкам фокусников, когда они отпиливают ноги красивым женщинам, рубят головы, воскрешают, смеясь, растерзанных голубей.