Грегуар Делакур: То, что бросается в глаза

Через несколько месяцев, когда дом был наконец продан (за треть цены, но какая разница), Артур Дрейфусс в последний раз отправился в аббевильскую клинику.

Лекардоннель Тереза впала в кому вскоре после их последнего визита в результате обширной эпилепсии, объяснил врач. Она в coma carus, не реагирует на болевые стимулы, а энцефалограмма показывает диффузные дельта-волны и отсутствие реакции на любые внешние раздражители. Она в двух шагах от комы четвертой стадии. Что такое кома четвертой стадии? – спросил Артур Дрейфусс. Конец, молодой человек, это конец. Ваша мама здесь, но она уже не с нами.

Ее веки были как будто из пыли. Растерзанную руку в конечном счете ампутировали из-за распространившейся инфекции, и Артуру Дрейфуссу подумалось, что теперь она не сможет больше обнять его, равно как и маленькую Красу Господа , если им однажды доведется наконец встретиться.

Врач уходит: нажмите эту кнопку, если что-нибудь будет нужно, я поблизости, и Артур Дрейфусс пожимает плечами; да, мне нужно, мне нужна она; мне нужна ты, мама, мне нужны папа, Нойя, Жанин. Он грустно улыбается, произнося ее имя. Он не произносил его больше. Жанин. Это Элизабет Тейлор, мама, ты любила ее, потому что она была красивая. Потому что с ней ты на время забывала о собаках. Он берет единственную ледяную руку в свою. Вздрагивает от холода. С ней тебе не было страшно. Ты улыбалась. Он садится. Смотрит на пустое тело, которое его выносило. Произвело на свет. Трудно представить, чтобы мужчина мог выйти из такого крошечного тела. Из такой тени. Да, она тень, а он теперь мужчина. Он это знает. Есть ярость и благодать, ломающие порядок вещей – и состаривающие нас. Эти шесть дней жизни с Жанин Фукампре потрясли его, как война; одна из тех, что кончаются плохо. Что изменяют выживших. Повергают их в безумие. Или в бесконечную человеческую нежность. Она уехала, мама. Очень далеко. В Америку. Он говорит ей, что Жанин мечтала быть актрисой. Что она сыграла для него знаменитую сцену из фильма с Брижит Бардо. Он больше не плачет. Брижит Бардо и Мишель Пикколи. Он пересказывает игривые диалоги. Улыбается. Но меланхолия все равно близко. Он произносит новые слова, складывает их в новые фразы и кладет к ногам своей матери; покров из слов он скидывает с себя, и ему легче. Все хотели тело ее. / Она же дарила сердце свое. Растут, растут цветы, Жанин, которых ты / уже не соберешь. Я любил ее чуткость, / Хрупкую хрупкость, / Цвет ее души. Мысль как острый нож, / Ложь самому себе вновь, / Нелюбовь. Она хотела, чтобы я видел сквозь нее, мама. Она показала мне свое сердце. Чудесное и грустное. В грусти, мне кажется, есть что-то прекрасное. Слова текут с его губ неспешной рекой, унося с собой отсутствие, горе и детство. Он слушает их; он понимает, что нас любят не за то, что мы есть, а за то, что мы восполняем у другого. Мы – то, чего другому недостает. Жанин бросила ее мать после фотографий. Артура бросил его отец, просто так, без причины, в одно браконьерское утро. Он понял, что можно умереть от наказания без объяснений, когда даже не знаешь за собой вины. Потерянность. Сделав свой выбор – утонуть в пучине горя, его мать тоже бросила их всех. Он смотрит на нее. Ее застывшая улыбка трогательна и безобразна. Он вспоминает ее поцелуи, во времена Нойи. Потом – ничего. Этот рот никогда больше не целовал. Только кусал. Его рука не может согреть руку матери. Может быть, она уже умерла; хотя аппарат тихонько попискивает. Техника знает не все. Порой она лжет. Красоту ее я любил / В отсутствие ее тела. Мне не хватает ее, мама. Кроме нее, у меня не осталось никого живого. Мы спасали друг друга. Он повторяет ей, что она далеко. Что она теперь в Америке. Потому что здесь актрисам трудно. Какой бы ты ни была. Даже божественной. Даже имей ты тело для художника. Для Боттичелли, который тебе нравился на той почтовой марке. Даже если ты будишь первобытное желание в мужчинах; во всех мужчинах. И теперь, когда от холода цепенеет его рука, он сообщает ей, что уезжает, что продал дом. Что оставил работу у ПП на прошлой неделе, потому что в понедельник улетает. Самолетом из Парижа, из аэропорта Шарль де Голль. Но все будет хорошо. Сам он в этом не вполне уверен. Ему говорили, что есть таблетки, чтобы не бояться упасть, не бояться быть бескрылым, не бояться бесконечности. В первый раз он полетит самолетом. Он попросил место у иллюминатора. Так он увидит их на птичьей вишне, Нойю и отца. Они помашут друг другу. Пошлют воздушные поцелуи. И снова будут одной семьей. Где же теперь душа его матери, на дереве ли? Он думает, что да. Думает, что мы всегда возвращаемся туда, где согрешили. Он тихонько выпускает ледяную руку. Первое прощание. Он улыбается. Я знаю, что Америка большая, огромная, четырнадцать Франций, я читал. Но я ее найду.