Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

Фаина танцевала с Гвазавой, Мурлов с Соникой, и четыре пары глаз не скрывали взаимного любопытства. На «белый» танец Фаина пригласила Мурлова, а Соника ушла в угол пошептаться с подружками.

– Нравится? – спросила Фаина. – Ничего. Смотри только, за вами тут поглядывают, – и замурлыкала что-то.

– Что за девушка? – спросила Соника. – Твоя?

«Перекрестный допрос», – подумал Мурлов.

– Вон его, – указал он на Гвазаву.

– А-а, этого я знаю, – успокоилась Соника и прижалась к Мурлову. У нее была тонкая талия. – У вас танцы хуже? – спросила она.

– Я не хожу на танцы.

– Да? А что же ты делаешь вечерами и в праздники?

– А ч-черт его знает! – вырвалось у Мурлова. – Что я делаю вечерами?

Соника засмеялась:

– Нервничаешь зачем? Пошли, – она выскользнула из дозволенных танцами объятий и пошла к выходу. Мурлов поспешил следом. Он чувствовал на себе с двух сторон взгляды – Фаины и еще чей-то, неуловимый. «Судьбы», – подумал Мурлов.

Было темно. В сторонке тлели красные огоньки сигарет. Мурлов прошел мимо. По банальной шутке понял – свои. Под большим деревом смутно белело платье.

– Димитрос!

Мурлов подошел к платью, почувствовал на шее руки и на губах своих ощутил губы Соники.

– Идем, – шепнула она. – У меня дома сейчас никого нет.

Мурлов обнял ее за тонкую талию и сказал:

– Идем.

Оба шли молча, и в свете луны Мурлов увидел, что она улыбается, а глаза ее блестят. Соника сжала ему руку.

Возле дома темнели три силуэта. Мурлов как-то чересчур расслабленно подумал о том, что сейчас, скорее всего, будет драчка. Тикать бессмысленно – свернешь себе на этом крутогорье шею или, чего доброго, угодишь в собственную яму – вот уж истинно, кто копает яму, тот упадет в нее – да и не тот случай, чтобы тикать. Ему показалось, что Соника с любопытством смотрит на него. Он перешел на другую сторону от девушки, чтобы стена прикрывала его сбоку.

– Вот мы и пришли, – сказала Соника. Темные фигуры стояли молча. Судя по осанке, это были молодые парни. Девушка приблизилась к ним и тихо сказала что-то. Высокий парень три раза ответил по-гречески: «Эхи» – «нет».

«На нет и суда нет», – подумал Мурлов и подошел к ним. Он узнал высокого парня: в прошлый раз, когда приезжие проиграли местной команде в футбол, этот парень хорошо пару раз посылал мяч по лежачей дуге в нижний угол ворот, огибая штангу по вогнутой траектории. Красивый удар. Не видел Саня Баландин. «Если у него и руки, как ноги, э-хе-хе…» – подумал Мурлов.

Соника зашла во двор, положила на калитку руки, на руки подбородок и ждала чего-то.

Парни окружили Мурлова. Футболист протянул руку:

– Ну, привет.

– Привет.

– Я тебя знаю. Ты на левом играл. Это моя сестра.

– У тебя такая красивая сестра.

– Выпьем, Димитрос? Я Никол. Эти оба Миши.

Они вошли во двор.

– Тс-с! – приложил палец к губам Никол. – Мать спит.

Прошли в землянку. Соника уже собрала на стол. На деревянном столе без скатерки вокруг керосиновой лампы лежали разнообразные дары южной природы, буханка хлеба, стояли банки с самодельным вином.

– А ты шутница, – сказал ей Мурлов.

– Зачем шутница? – спокойно сказала Соника. – Грузин сказал, что ты трус. А я не поверила ему. Теперь вижу, что он точно трепло.

– А когда это он сказал тебе?

– Да когда я его спросила, кто это такой, похожий на грека.

– Не может быть, он не мог сказать такого.

– Он не мог, а я могу? Никол, принеси помидоры.

– Миша, сгоняй за помидорами, – скомандовал Никол.

Пили вино из трехлитровой банки, потом – из другой банки и другого вкуса. Мурлов, удивляясь своей словоохотливости, рассказал о Сане Баландине, об Эдуарде Стрельцове, о Николае Озерове. Никол обнял его и сказал:

– Ты мужик что надо! – и, подхватив обоих Миш, удалился. Мурлова же занимал вопрос, почему все-таки Савва за глаза обозвал его трусом, и он как-то не заметил, что парни ушли. «А, может, он прав, Савва, грузин, и я трус? Что он имел в виду?»

– Он тебе не друг. Имей в виду это, – Соника села рядом с ним. – Поэтому не переживай. Когда я его спросила, чья это девушка, он сказал – твоя. Он видел, что я интересуюсь тобой, а сам, дурачок, только подогрел мой интерес. Ты настоящий грек. И улыбка у тебя грека и волос черный волнистый и, главное, глаза хитрые и смелые, а улыбка, хоть и редкая, но добрая.

– Я поцелую тебя?

– Ты спрашиваешь?

Мурлов посмотрел на дверь. Она встала, закрыла ее.

– Никол ушел к Лизике…

Под утро Мурлов лежал в полудреме, а Соника крутила на палец его вихор и ворковала, ворковала: