Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

– Может быть, может быть, – забормотал Ахилл. Патрокл удивленно посмотрел на него. – Одиссей, значит? Хорошо! – Ахилл коротко глянул на друга, потом уставился на трупы, шевеля губами.

– Это те троянцы?

– Да, они, – не сразу ответил Ахилл. – Тебе случайно не знакомы их лица?

– Нет, вроде… Хотя вот этого юношу, кажется, видел… Нет, точно не скажу.

– Идем! Идем скорей! В лагерь! – заторопился вдруг Ахилл и быстро зашагал в ту сторону, откуда появились воины. Патрокл молча глядел ему вслед. Он кивнул своим спутникам на убитых, чтобы сняли с них доспехи и захватили трофейное оружие, и поспешил за царем. Ахилл стремительно шагал впереди, глядя под ноги, и казалось, что он беспрестанно что-то бормочет себе под нос. По крайней мере, когда он поднимал голову, Патрокл видел, что он зловеще и в то же время растерянно улыбается.

Выпрыгнула из-за горизонта, как огромная лягушка, горбатая серая Троя в осенении не то зеленых, не то коричневых гор. Проклятое место!

Задымился, заблестел лагерь греков, показались краснобокие корабли, земляная насыпь, шатры царей и палатки воинов, ржавый теплый Скамандр, необъятный и гибельный Скамандрийский луг. Долетел невнятный гул большого скопления людей, поползли запахи человеческого жилья, человеческого разложения.

Ахилл остановился на пригорке и простер руку в сторону лагеря. В освещении сияющего солнца он был великолепен. Патрокл пожалел, что он не скульптор.

– Патрокл!

– Да, Ахилл.

– Пусть кормчий проверит корабли: борта, днища, весла, шкуры, кили, якоря. Словом, все. Особенно паруса. Зашить, подкрасить. Мы отплываем, – Ахилл посмотрел на небо. Оно было ясное, чистое. Лицо у царя тоже прояснилось.

– На север?

– На запад.

У Патрокла екнуло сердце. Ахилл снова помрачнел, сорвался с места и поспешил в лагерь.

За Ахиллом потянулись цепочкой его мирмодоняне, не решаясь ни окликнуть его, ни притронуться к нему. Губы его были поджаты, глаза сузились, ни на кого не глядели и в то же время резали все, на что натыкались. Ахилл подлетел к своему шатру и приказал двум стражникам пропустить к нему одного Патрокла.

– И Одиссея, – добавил он, злобно глянув на них.

Перелистав с полсотни листов, на которых хитроумный и зловредный Одиссей строил козни против Ахилла, в результате которых Патрокл пал от руки троянского царевича Гектора, Мурлов стал править три крохотных эпизода. Их он написал во время дежурства по институту в прошлое воскресенье. Во время дежурства у Мурлова было дурное настроение и он многое писал не по Гомеру, а по наитию, так как ему вдруг показалось, что Гомер во многих местах был чересчур греком.

«Да падет гнев богов на голову того человека, кто забывает клятвы и не выполняет обещаний!» Прав старый Калхас. Прав и жесток. Патрокл, любимый мой друг. Лучше бы ты меня похоронил. Почему рок выбрал первым тебя? Для тебя теперь все решено, все позади. А царство теней – есть оно? Одиссей говорит, что есть. Значит, нет.

И вспомнил Ахилл, как во время боя он, уклоняясь от сражения, то лежал, прикрыв голову руками, то метался по шатру, то застывал, прислушиваясь к далекому неясному шуму, то ли людской стихии, то ли морской, то ли воздушной. У всех стихий шум один. Что-то распирало его изнутри, рвалось наружу, как волчий вой. Так и подмывало сломя голову бежать туда, где побоище. Почему человека так тянет в любую свалку, где все бьют друг друга, где бьют его, где бьет он? Кто тянет его? Что тянет его? Сердце? Сердце всегда чует беду. Ахилл выскочил из шатра, одним махом влетел на свой корабль и с него увидел побоище. Невозможно было ничего разобрать в месиве тел. Стрелы тысячами пронзали воздух, будто именно он был главной причиной людских страданий и бед.

Прибежал воин, посланный Агамемноном, и яростно закричал. Одни собаки лают на чужих, прижавшись к ноге хозяина, другие специально ищут чужого, чтобы только полаять. Воин был грязный, потный, руки в крови, и вместе с тем жалкий в своей попытке казаться грозным.

– Ахилл! Выводи своих! Атрид приказал! Не видишь, мы отходим! Троянцы перебьют нас. А потом и вас. Или ты боишься?

Ахилл перемахнул через какой-то ящик и сбил воина с ног.

– Ступай, собака! К своему Атриду! И скажи: мне приятнее увидеть в пыли его глупую башку, чем голову Гектора! Я буду защищать себя здесь! Пшел прочь!

Неразумен человек, дающий в гневе клятвы. Тяжело их исполнять. Тяжело и позорно. Но еще тяжелей и еще позорней клятву не сдержать. Проклятье! Кто установил эти границы позора?..