Лоранс Коссе: 31 августа

В половине одиннадцатого Лу встала и выпила полчашки молока. Хотелось есть и тошнило. Квартира была затоплена солнечным светом. Она сползла на плиточный пол кухни, скрючилась, обхватив колени руками. Она не собиралась сдаваться. Что-то нужно придумать. Их ничто не остановит, этих торговцев ворованными картинками, они фотографируют вас, когда вы лежите в кровати, когда принимаете ванну, когда стоите в нижнем белье в примерочной, они купят ваших коллег, и те подтвердят, что вы и впрямь очень странная девушка. Мари-Ho не замедлит добавить: она-то уже давно поняла, что вас просто выводят из себя худенькие блондинки, вы же кругленькая брюнетка… Вашу матушку они тоже найдут — нехитрое дело, — и что она скажет, эта сорока? Что до двенадцати-тринадцати лет вы были прелестным ребенком, нежным, послушным, доверчивым, но потом — откуда что взялось: скрытная, замкнутая… Матушка будет говорить без умолку, раз уж в кои-то веки ее слушают: "А еще — не надо записывать, это я так, чтобы вы поняли, — однажды мне позвонили из больницы в Марселе, попросили приехать за ней. Меня как обухом ударило, прибегаю, а она вся бледная, еле стоит на ногах. И что же, вы не поверите, она так и не рассказала мне, — мне, своей матери! — что с ней случилось, как она попала в эту больницу".

Ад. Твои маленькие тайны выставлены напоказ, как барахло на базаре, — копайся всякий кому не лень. И ты тоже выставлена напоказ — полураздетая, не знающая, куда девать руки, толстая и белая от страха.

И это не просто тяжелое время, вопрос трех-четырех месяцев. Это на всю жизнь. Все рухнет, ничто не будет как прежде. От такого клейма не избавишься до конца дней. Сколько ни проживи, ты всегда будешь той, из-за кого погибла принцесса Диана. Врач, булочник, муж, мои еще не рожденные дети — им непременно и с удовольствием расскажут, кто их мать, — все будут показывать на меня, тыкать пальцем: это из-за нее погибла леди Ди, это она спровоцировала аварию и преспокойно уехала.

Лу не позволит общественным обвинителям поймать ее в ловушку. Она не дастся.

Нужно продержаться еще сутки. Она встала, приняла две таблетки могадона и снова легла. Через двадцать четыре часа все станет по-другому. Внизу, в гараже, никакой машины. И меня самой уже не будет в этом доме. Что такое двадцать четыре часа? Двадцать четыре раза по часу?..

Ее разбудил голос Ивона: "Ты спишь?" Бодрый голос Ивона и запах регаты, запах воды и мокрой ткани.

— Меня тошнит, — простонала Лу, не открывая глаз.

Ивон уже уселся, плюхнулся своими восемьюдесятью килограммами на кровать.

— Ты думаешь, это печеночный приступ?

— Ммммммм, — протянула Лу как можно слабее.

Ивон положил руку ей на шею.

— У нас Ренан, — сказал он. — Я пообещал ему жаркое с фасолью. Мы пришли четвертыми, ужасно хотим есть. Кстати, слыхала про принцессу?

— Какую принцессу? — спросила Лу.

— Ну, ты даешь! — удивился Ивон. — Диану.

Он говорил на французский манер — Диану. Лу переспросила, произнеся ее имя так же, как он:

— Что Диана?

— Ты не знаешь? — воскликнул молодой человек. — Невероятно, ты как с луны свалилась. Она умерла этой ночью, погибла в автокатастрофе. В доке только об этом и говорили.

Лу почувствовала, как выпрямился матрас — Ивон встал.

— Не буду мешать тебе, моя Лу, — снова заговорил он, — похоже, тебе от этого ни холодно ни жарко.

И с ноткой изумления добавил:

— Скажи, что здесь делает радио?

Лу приоткрыла глаза.

— Где? — спросила она. — Это не ты принес его сюда? Оно, должно быть, попалось тебе под руку, когда ты входил?

— Радио-которое-нельзя-никуда-выносить-из-ванной? — возмутился Ивон. — Никогда бы я этого не сделал, я выучил это правило. Поэтому пойду поскорее верну его на место. Давай засыпай, Лулу.

Хоть бы он ушел, подумала Лу. Хоть бы они оба ушли. Хоть бы они никогда и не приходили. Хоть бы сейчас было двадцатое, двадцать пятое августа…

До нее донесся густой запах жареной грудинки и смех молодых людей. Похоже, их тоже не слишком потрясло случившееся. Что они собираются делать, когда поедят? Ренан вернется к Мари, а Ивон придет вздремнуть после обеда. Я сплю. Я сплю до завтра.

Но всякий раз, как ей удавалось успокоиться, подумать о деревьях, об июньской свадьбе, когда дети разбрасывали цветы, всякий раз, как ее клонило ко сну, возникала эта черная машина, неслась как ураган, и снова Лу побрасывало на сиденье, руки вскидывались и судорожно хватались за руль, сердце чуть не выскакивало из груди, и приходилось открывать глаза и повторять, выговаривая губами каждое слово: корабли на стене, потолок, комната, голубая рама, которую надо перекрасить, кровать, моя кровать…