Эфраим Севела - Белые дюны

Олег. Ну, я пошел. Меня ждут. Спасибо, доктор. А тебе, Лариса, приятных снов. Мой оборвался на самом интересном месте. Я вхожу в дом и встречаю у нас в спальне чужого мужчину. А что было дальше, ты доглядишь во сне.

Медсестра включает аппарат. Замигали красные и зеленые огоньки. Доктор пододвинул стул и сел рядом с Ларисой, взял ее за руку. Она с облегчением закрыла глаза.

Лариса. Доктор, почему в ваших глазах такая вечная печаль?

Врач. У евреев это называется мировой скорбью. Наш национальный взгляд на жизнь. А вас не интересует, почему я такой коротышка? Недомерок?

Лариса. Такой вопрос был бы бестактным.

Врач. Но я вам на него отвечу. И тогда станет ясно, почему в моих глазах поселилась печаль, которую даже большой дозой алкоголя никак не изгнать. Родился я не совсем обычно. В гетто. В разгар войны. Моя мать родила меня накануне массового расстрела, в который попала и она. И я остался один. Меня не раздавил сапог палача. Мать успела передать меня в свертке за проволоку, и меня подобрали, спрятали в диване добрые люди. Я не умел говорить. Я не знал ни одного языка. И долго-долго рос в темноте, придавленный диваном, а когда на него садились и он оседал, я начинал задыхаться и плакать. И тогда меня били. Чтоб молчал, если хочу выжить. И я перестал расти. А уж потом наверстывать было поздно. Ну, спите, спите. А то я своей болтовней…

На полупустынном пляже работает съемочная группа. Ассистенты оттирают праздных зевак от места съемки, чтоб ненароком не попали в объектив. Готовится сцена купания нагой героини в море. Актриса стоит под обрывом, прикрытая распахнутым халатиком, за которым заботливо прячет ее от любопытных глаз дама из киногруппы. Актриса раздевается догола, недовольно и капризно морща носик.

Актриса. Яне полезу в воду. Она чересчур холодная.

Дама. Что вы, милочка, отнюдь! Прямо наоборот. Как кипяченое молочко!

Актриса. Вот увидите, вы меня застудите, и я слягу…-и сорву дальнейшие съемки.

Дама. Типун вам на язык, дорогая. Об этом .не может быть и речи. Уходят последние съемочные дни.

Актриса. И потом… мне стыдно. Тут много посторонних.

Дама. Ну, это не проблема. Мы их уберем, чтоб и духу постороннего не было.

Невдалеке от берега с двух лодок пускают из шашек дым, понемногу заволакивая море сизым туманом, необходимым для съемок. «Туман» наползает на берег.

Олег, дремавший на солнышке в шезлонге, поперхнулся и закашлялся от дыма.

Мимо него провели к кромке воды упирающуюся актрису. Камера на рельсах катит ей вслед. Режиссер жестом фокусника сорвал с актрисы халат, и она, обнаженная, скорчилась под любопытными взглядами, даже присела, прикрыв руками груди.

Режиссер (в отчаянии). Нет, так не пойдет, голубушка! Мы снимаем не то, как вы приседаете делать пи-пи. Вы входите в море, как Афродита. Наслаждаетесь покоем, теплом, в котором вот-вот растворится ваше прелестное юное тело. Боже, знать бы мне на пробах, что ты такая дура, не подпустил бы к картине на пушечный выстрел.

Актриса. Что ж, если я вас не устраиваю, можете снять меня с роли. Я не подряжалась делать порнографию.

Режиссер. Какая порнография? Вы, мадмуазель, внимательно читали сценарий, прежде чем подписали контракт? Тогда вы не заикались о порнографии, а ели меня глазами недоенной козы, только бы я утвердил вас на роль. Вас снимают со спины. И только. Что ж тут непристойного?

Актриса плачет, гример торопливо поправляет потекший грим.

Режиссер. Туман рассеивается. У нас нет больше дымов. Вы сорвали съемку.

Голос (из толпы, оттиснутой за камеру). Послушайте, граждане! Я могу за нее сняться голой. Со спины все равно не узнаешь.

Это сказала девица в синем плащике и выгоревшей на солнце до белизны густой гривой непослушных волос. Девица простовата, не из красавиц, но до одурения хороша своим естеством, лампой женской фигурой и задорным, с вызовом, лицом.

Режиссер. А это идея! Мы вам заплатим.

Девица (нагловато поглядывал на режиссера). Если со спины — можно и бесплатно. А уж если передом, тут придется раскошелиться.

Режиссер. Нет, со спины, со спины. Раздевайтесь, милая. Вас прикрыть?

Девица. А зачем? Небось, не сглазят. Пусть полюбуются, кому охота.

И стала тут же, у камеры, раздеваться, изредка поглядывая на мужчин с насмешливым достоинством.

Режиссер (кивнув на кутающуюся в халат актрису)- Дуре везет. Получит на экране спину, какой и во сне не снилось.