Поль Фурнель - Читалка

Такое ощущение, что лондонское метро стыдится самого себя — забилось в глубину темного чрева города и продирается сквозь узкие кишки туннелей, едва способных вместить вагоны поездов. Да и в самих вагонах все время инстинктивно пригибаешься, опасаясь обо что-нибудь стукнуться затылком. Вокруг кишмя кишат девицы в мини-юбках, на высоких каблуках и с пышными прическами, они слишком громко смеются или переругиваются, на что невозмутимые англичане или сикхи в тюрбанах не обращают ни малейшего внимания. Я просматриваю на читалке «Гардиан»; моя соседка косит в текст, сохраняя отстраненно-невинный вид, что меня забавляет. Я интересуюсь, дочитала ли она и можно ли мне открыть следующую страницу. Она в шоке.

Моя любимая улица в Лондоне — Черинг-Кросс. По всему городу книжные магазины закрываются стремительнее, чем пабы, и книжный пейзаж производит удручающее впечатление выжженной пустыни — повсюду, кроме Черинг-Кросс. Здесь книжные вросли в стены зданий, и их так просто не выковыряешь. Лавчонки букинистов, подвальчики с порнушкой, бэушные рок-альбомы, китайская медицина и даже особый магазин, посвященный Конан-Дойлю, с портретом сэра Артура над входом. Я мимоходом приветствую маэстро, размышляя о том, что если бы я курил трубку, то выбрал бы такую же, как у него, — большую и красивую, которая помимо удовольствия от курения дарит вам иллюзию игры на саксофоне. Моя цель — дом под номером 100. Я вынужден лавировать в плотной толпе, огибать длинные очереди к театральным кассам, держась на безопасном расстоянии от трехколесных веломобилей, везущих туристов в Риджент-парк, и преодолевая желание перечитать все рекламные надписи на давно исчезнувших в Париже «людях-бутербродах», расхваливающих мюзиклы Вэст-Энда.

В доме под номером 100 расположен большой и довольно унылый книжный магазин. Серо-голубой ковролин, столы и тумбы с новинками, классика, бизнес-литература, детские книжки (не на самом виду), короли и королевы, чтиво для домохозяек, «нуар», триллеры… У самой кассы — стопка тоненьких книжек в веселой красной обложке, повествующих о читательских пристрастиях Ее Величества, и пирамида американских бестселлеров. Современной французской литературы почти нет, как нет и коробок с комиксами — видать, эта мода сюда еще не докатилась. Посередине торгового зала — внушительных размеров машина. Собственно, ради нее я и притащился в это угрюмое местечко, словно специально созданное, чтобы портить людям настроение. Машина называется POD и напоминает нечто среднее между небольшим комбайном и гигантским принтером. POD — Print On Demand, печать по заказу. Если вам до зарезу нужна книга, которой нет в продаже, — милости просим, вам изготовят ее на месте, как суши в японском ресторане.

Я гордо протягиваю служащему свою читалку и тычу пальцем в название на виртуальной полке. Это тоненькая книжка, электронную версию которой мне удалось раздобыть не вполне законным путем. Ни одного бумажного экземпляра не сохранилось. Похоже, читалка с тем же успехом может служить кладбищем книг и местом их загробной встречи по вечерам.

Речь идет о «Пятидесятилетии в Сен-Квентине» добряка Жака Бенса, маленьком шедевре, депрессивном до уморы, романтичном до мачизма и стилистически безупречном до совершенства. Я намерен преподнести его Адель — за бокалом шерри.

Никакого бумажного шелеста, никаких миганий лампочек — текст просто перетекает из читалки в машину, которая слегка вздрагивает и, не выпустив ни единого клуба дыма и ни капли машинного масла, печатает книгу, брошюрует ее и одевает в не сказать чтобы исключительно изящный, но все же настоящий переплет. Бумага грубовата, страницы перелистываются не без натуги — но это книга, которой не существовало и которую я держу в руках.

Уплатив надлежащую сумму, я снова окунаюсь в сутолоку Пикадилли, спеша на свидание с Адель в чайном салоне отеля «Ритц». Здесь царит атмосфера безвкусной роскоши, непроницаемого спокойствия и блаженной неги. Адель уже сидит за круглым столиком под хрустальной люстрой, слегка сгорбившись, как человек, который постоянно мерзнет. Она клюет ломтик огурца, уложенный на смазанный маслом крохотный кусочек губчатого хлеба, который обойдется мне в пятьдесят фунтов, и я понимаю, что она счастлива — счастлива наблюдать за английскими старушками, попивающими портвейн и поедающими кремовые пирожные. Это ее маленькая слабость.

Я сажусь напротив нее и с самым несерьезным видом, на какой способен, протягиваю ей Бенса. Она рассматривает подарок.