Андрей Иванов - Копенгага

— Так, побренчит на гитаре свою мексиканскую народную — но разве это практика? — качал головой Фредерик с джоинтом в зубах, чистя площадку возле костра. — Откуда берутся эти камни? Откуда берется этот хлам? — возмущался он, швыряя камни в гущу «чапараля».

Он метал их туда и говорил:

— Там поднимутся горы! — Кинул туда огрызок яблока и многозначительно изрек: — Скоро там будет сад, яблоневый сад!

Он запустил туда металлический предмет и сказал, что там будут построены заводы. Кусок стекла — туда же:

— Там взойдут небоскребы из стекла и пластика!

Фредерик любил перформансы. Из всего он старался сделать спектакль.

— Жизнь — это карнавал, — говорил он. — Скучать нельзя. Если человек скучает, это значит, что он не умеет ощутить карнавала, не умеет свою жизнь наполнить весельем… Таких людей было бы жалко, если бы они не отравляли атмосферу и не мешали другим наслаждаться карнавалом! Поэтому этих людей надо отстреливать! Просто стрелять!

И тут же, лукаво улыбаясь уголком рта, добавлял:

— Это была шутка.

Он не любил, когда его воспринимали всерьез или думали, что он серьезен.

— Серьезным быть вредно, — говорил он.

Поэтому всегда не договаривал, а если и договаривал, то старался затем все повернуть таким образом, будто сказал это полушутя, не на самом деле. Он боялся показаться пафосным. Боялся, что все подумают, что он моралист или кого-то может осуждать за что-то…

У него было полно всяких странных опасений, они в нем были, как носовые платки; чуть что, из кармана выныривало опасение, которое, как платок, стирало с лица улыбку, и он начинал путаться в экивоках…

На стене их домика была табличка: «Falkoner alle» [8] Falkoner alle — улица Копенгагена. — тень Копенгагена легла и на маленький домик в Хускего.

— Откуда взялась табличка? — как-то спросил я.

Фредерик ответил, что его отец когда-то прилепил ее.

— Мы живем на Falkoner alle! — сказал и засмеялся, несколько раз сгибаясь от смеха, повторил: — Мы живем на Фальконер алле! — Успокоился и сказал: — Это своего рода фуск! [9] Фуск (с дат.) — подделка, обман, халтура. Обманка!

Я тоже посмеялся над этой иллюзией. Да, у них все было «фуск», ирония над собой, халтура, шутка, подделка, наёбка… Фуск. Они из самих себя делали фуск! Притворялись и выворачивали себя наизнанку, лишь бы не показаться излишне черствыми. Они играли в самих себя, и над своими словами и поступками первыми и посмеивались, приговаривая:

— Я сфусковал! Это был фуск! Не поймите меня неправильно! Фуск, всего лишь фуск!

— Верить в то, что ты живешь на Falkoner alle… — начал говорить Фредерик, но сбился. — Или нет. Верить в то, что ты живешь в Хускего… Или, что ты живешь вообще… Что это ты, а не кто-то другой… Все это такой же фуск, как верить в то, что мы живем на Falkoner alle!

Однажды Фредди, Иоаким, Джошуа и Хенрик решили в первый раз отправиться за грибками.

Это были те самые желтенькие на тонкой ножке грибки, похожие на сосок.

Чтобы грибки показались, как это было принято у хускегорцев, надо было первый найденный гриб непременно съесть — и Фредерик съел.

Ошибки быть не могло. Грибки показались. Они начали собирать, но Фредерик почему-то продолжал их поедать. Он не замечал никаких изменений. Он хотел собрать больше всех, поэтому каждый второй найденный гриб отправлял в рот, чтобы показалось еще и еще больше грибков. При этом ничего не менялось. Он себя хорошо чувствовал. Ему было одиннадцать лет. Он привык курить травку. Грибки не действовали. Он продолжал кушать. И вдруг — началось…

Что было потом, он не помнил. Он вел себя странно. Джошуа, Иоаким и Хенрик испугались и убежали. Несчастного нашел лесник. Он долго пытался добиться толкового ответа от мальчика. Это длилось несколько часов. Потом все прошло.

С тех пор Фредди не ест грибки. С тех пор он не такой, как все. Он всегда торопится что-то сделать, чем-то занять себя. Торопится бросить одну подружку, чтобы найти другую. Чтобы поскорее бросить и ее. Он спешит домой, чтобы набить косяк и написать песню. Дома ему не сидится, он прыгает на мотороллер и мчится куда-то, чтобы поскорее забыть обо всем. Он мчится куда-то, чтобы где-то там написать другую песню или сыграть вновь написанную, придумать историю, рассказать или услышать анекдот, который он торопится рассказать всем дома, в Хускего, и никто не смеет его задерживать. Он вечно кому-то нужен. Его всегда кто-нибудь где-то ждет. Его мотороллер с треском проносится и перечеркивает вечернюю синь, как телеграммный пунктир. Его можно слышать несколько раз в сутки: то туда, то обратно. Он вечно кого-то ищет, ждет от кого-то звонка, по десять раз на дню проверяет электронную почту, мобильный телефон, сумку в Коммюнхусе, [10] Коммюнхус (дат.) — Дом коммуны, где проходят собрания и вечеринки. сумку, в которую почтальон кладет письма. Он всегда говорит, что должен встретиться с кем-то. Он всегда нервно подсасывает воздух губами, закатывая глаза. Он прикладывает руку к горлу, не успев пожать вашу, и уже прощается с вами, уже тает во мгле, потряхивает на ходу рукой в воздухе, будто ошпарил ее, показывая тем самым, что у него все горит. Он спешит на встречу с Полом, чтобы быстро проститься с ним, потому что ему надо встретиться с кем-то еще, кто давно его ждет, еще раньше, чем он договорился с Полом, и он уже actually late . [11] Actually late (англ.) — на самом деле запоздал. У него много ингейджментов, договоров, групп, с которыми он играет, певцов, которым он подыгрывает, учеников, баров, где его ждут в дыму сумрачные личности, напитанные алкоголем и травкой, намечено вечеринок всякого толка, где он должен играть… Он всюду и везде… там и тут, как Фигаро. Он торопится жить, старается не замечать, что живет. Он совершенно безумная личность.