Олег Врайтов - Записки фельдшера

— Вот дегенератина, — растрогался напарник. — Никакого внимания к серьезности проблемы.

— Да я терплю, Сереж… терплю… вот только, честно, не хватит меня… надолго.

— Завалю, тварь вонючая! — донеслось с носилок. — На хер голову…

Обернувшись и наклонившись над лежащим, Серега коротким хлестким движением руки врезал ему под дых. Тот осекся на полуслове, заходясь во внезапно возникшем приступе удушья.

— Я ему устрою веселую ночь в отделении, — пообещал напарник. — Не переживай. Есть кому поручить.

— Да не надо, Сереж. Кому… легче это этого будет?

— Может, ты и прав, — неохотно согласился он. — Ладно, посмотрим.

— Нечего тут… смотреть…

Ярко горящий диск лампы направленного света, горящей над носилками, внезапно моргнул, скакнул и вытянулся длинной огненной полосой, отливающей всеми цветами радуги, закружился вокруг меня, словно выбирая место, где можно меня ужалить. Я упрямо помотал головой, прогоняя его, как назойливое насекомое. Огонек, однако, не испугавшись, завис прямо передо мной и ринулся вперед, становясь крупнее, ярче и начиная отвратительно пахнуть. Кажется, я выругался. И не раз.

— Очухался? — спросил врач, убирая от моего лица вату, издававшую резкий запах нашатыря. Врач был знакомый. Травматолог нашей третьей, ненавистной, но сейчас просто до слез любимой больницы. — Или еще?

— Валерий Васи…

— Тихо-тихо, не трать сил зря. Тебе как, под местным или общий хочешь?

— Какой, к дьяволу, местный? — громыхнуло сзади меня злобным Серегиным голосом. — Совсем охренели, что ли? Два с лишним часа как травма, он у меня вырубился раз пять! Местный…

— Все-все, не шуми, — вмешался голос, принадлежавший, несомненно, Анне Викторовне. — Валерий Васильевич, общий давайте. Диприван есть у вас?

— Все у нас есть, — раздраженно ответил травматолог. Оно и понятно, в такой неурочный час да еще и получать выговоры от коллег… ммм, а сколько времени уже, собственно?

Собравшись, я оценил ситуацию — я в приемном «тройки», сижу на каталке, прислоненной к стене, уже раздет по пояс каким-то образом. Плечо болит, никуда она, боль эта долбаная, не делась. Плечо мое выглядит до безобразия жалким, беспомощно опущенным книзу, так, что ямка, образовавшаяся на месте опустевшего сустава, казалась глубже колодца.

— Серег…

— Аюшки, — напарник заботливо придержал меня за плечи. — Чего?

— А раздели… как?

— Резали, как.

Я тяжело вздохнул.

— Меня кастелянша загрызет.

— Это ничего, — утешил Сергей. — Главное, чтобы я ее не загрыз.

— Ладно, перестань, — одернула его Анна Викторовна. — Распетушился тут, герой. Давай, кати его лучше, тут не допросишься.

Каталка с легким скрипом сдвинулась с места, заставив меня непроизвольно застонать. Ехать было недалеко, благо операционная находилась на то же этаже, но даже слабый рывок при начале движения, даже местами бугристая плитка пола, заставляющая каталку мелко вибрировать, причиняла боль. Господи, как же я вытерпел дорогу? Да еще и на нашем катафалке? Трамал, ага. Не смешите меня. Да он от такого количества простагландинов [20] Простагландины — биологически активные вещества, являющиеся, в частности, медиаторами (посредниками) проведения болевого импульса. в ужасе сбежал через потовые железы, благо по́том меня прошибло сильнее, чем монашку при виде порножурнала.

Операционная пахнула в лицо сложными запахами лекарств, пареного в автоклаве опербелья, озоном кварцевальной лампы и легким ароматом какого-то антисептика, использующегося для влажной уборки.

— Вы лечь можете? — поинтересовалась из-под маски медсестра, раскладывавшая на процедурном столике в лотке два шприца, венозный катетер, пинцет и ватные шарики, резко пахнущие спиртом.

Я попытался. Вопль удалось сдержать, но больше я решил не пытаться даже под страхом расстрела.

— Не могу…

— И не надо, — произнес травматолог, появляясь из-за спины, уже в сменном, стерильном халате. — Начнешь вводить, потихонечку уложим. Уложим же?

Мою вену на кисти пронзил пластмассовый хобот катетера.

— Уложим, — пробормотал я, наблюдая, как молочно-белая эмульсия в присоединенном к канюле шприце быстро убывает. — Коне…чно у…ло…

— Придерживаем, — это было последнее, что я слышал.

Голос врача гулким звоном, каким-то неожиданно приятным и, почему-то, салатно-зеленого цвета, раскатился в моей голове, дробясь на маленькие искорки, покалывающие щеки и лоб.

Мир погас.