А потом была бригадная комната, множество мелких вещей в шкафчике, на столе, в тумбочке — фотография с Воронцовым в перламутровой рамке на фоне новой тогда еще машины, чашка с веселой кошкой на боку, подаренная бригадой в честь ее трехлетней работы, подушка, одеяло, кипятильник… Горло давило, когда Ирочка забирала все эти маленькие подробности своей жизни на «малой реанимации», бесформенной кучей сваливая все без разбора в пакет. Смена, работавшая в тот день, молчала — словно уходил чужой человек; и врач, и фельдшер повернулись спинами, не высказав ни одного гневного слова в адрес администрации, водитель — так тот вообще, похохатывая, травил очередной плоский анекдот, шумно прихлебывая чай.
Уходила Ира, как в тумане, мутно глядя вперед и не видя ничего и никого. Родные и до боли знакомые стены подстанции казались чужими, враждебными, персонал, который она знала по именам — посторонними людьми, крылечко, на котором было проведено столько приятных часов, выкурено сигарет, рассказано случаев из практики — незнакомым, узким и грязным. Кто-то из медиков, видя ее, сочувственно качал головой, кто-то равнодушно отворачивался, но никто не залился слезами, что Ирочка Васнецова, жившая, в прямом смысле слова, «Скорой», внезапно решила уйти с работы, без которой не мыслила своего существования. Оно и понятно, зачем наживать себе проблемы, соболезнуя персоне нон-грата — еще аукнется…
Уже на выходе со станции Ира встретила высокого, стройного светловолосого, смутно знакомого мужчину в строгом костюме-тройке, с борсеткой под мышкой, приветливо ей кивнувшего.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — машинально ответила девушка.
— Вы меня не помните?
— Нет… простите.
— Вы меня лечили как-то. Я вам еще тогда коньяк приносил, неужели забыли? Вы и врач у вас еще был — высокий мужик такой.
Это невинное «был», сказанное совершенно без задней мысли, внезапно больно резануло душу. Ира, совершенно от себя не ожидая, покачнулась и схватилась, чтобы не упасть, за руку мужчины.
— Что с вами? — встревожился тот, придерживая ее за плечи. — Вам плохо?
Она нашла в себе силы лишь кивнуть — говорить мешал колючий ком в горле.
— Я уволена… С сего… дняшнего дня.
В глазах мужчины что-то мелькнуло. Он слегка наклонился, посмотрел в глаза — неожиданно понимающим, искренне сочувствующим взглядом:
— Больно?
— Больно… — прошептала Ира. И неожиданно обнаружила, что рыдает в голос, прижавшись к этому, незнакомому, по сути, человеку, судорожно, как ребенок, всхлипывая. Вся обида, вся горечь, все осознание несправедливости и подлости происходящего внезапно вылились с этими слезами.
Потом они оказались в кафе, она говорила, говорила, снова плакала, снова рассказывала, никак не успокаиваясь — он внимательно слушал, изредка поглаживая ее по руке. Потом отвез домой, проводил до квартиры, и уже стоя у двери, сказал:
— Не переживайте так сильно, Ирина. Я вам визитку оставлю — позвоните, как немножко успокоитесь, мы что-нибудь придумаем. Только позвоните, хорошо? Можно не завтра.
Собственно говоря, этой работой она и обязана Игорю — он терпеливо ждал звонка полторы недели. Встретил, познакомил с Иваном Филипповичем, поручился, посодействовал приему и акклиматизации на новом месте. Ухаживал ненавязчиво, спокойно, ни к чему не подталкивал — чувства родились и вызрели сами. Ныне Игорь — кандидат в мужья. Свадьбу решили играть через год, и непременно в Анталии — чем-то край турецкий Игорю глянулся. Ирина не возражала, поскольку за границей не была отродясь — зарплата не позволяла. Теперь же, когда на работу и домой она ездила на машине, ужинала раз в неделю в ресторане, косметику покупала в профильных магазинах, а не на лотках «блошиного» рынка — почему бы и нет? Хоть Анталия, хоть Италия, хоть Австралия — в конце концов, там точно будет не хуже, чем в местном загсе с его помпезными колоннами и тяжеленной многоярусной люстрой над головой, при виде которой хотелось немедля выбежать из зала, даже не обмениваясь кольцами.
Пискнул селектор, отвлекая Иру от размышлений.
— Да, Иван Филиппович?
— Ирина Сергеевна, зайдите ко мне, будьте добры. Вот так вот. На «вы» и шепотом. Так он ее вызывал всегда, потому как селектор настроен на громкую связь и упаси боже, если кто из посетителей услышит панибратство в обращении начальника к подчиненному. Серьезная фирма, и все в ней серьезно — как на заседании ученого совета в институте. Силен контраст с орущим хриплым радио на подстанции, где твоя фамилия звучала так, словно ты уже заранее в чем-то виноват… Ира легко поднялась, поправила слегка смявшуюся юбку, подхватила со стола красную папку с золотым витиеватым тиснением «На подпись» и толкнула массивную, из мореного дуба, дверь в кабинет.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу