Олег Врайтов - Записки фельдшера

— Хоть что-нибудь, мальчики… я вам заплачу.

— Прекратите! — резко оборвал ее Константин. Он снял с шеи фонендоскоп, встал на колени возле лежащей, положил мембрану ей на грудь. По тому, как сдвинулись его брови, я понял, что дело даже хуже, чем он предполагал. В комнате было душно, по моей спине и груди юркими змейками стекали капли непрошеного пота. Где-то нудно колотилась о стекло жужжащая муха.

— Ну что?

— Ничего, — буркнул напарник. — Андрей, систему доставай, физ и магнезию.

Время словно сгустилось. Как в тумане, я подавал напарнику ампулы, нажимал кнопки на кардиографе, механически отмечая в расходном листе истраченное. Спина Кости уже полностью была мокрой от пота, запах квартиры назойливо лез в нос, в глаза и, казалось, пропитал собой всю кожу. Лился раствор в капельницу, тикали часы на стене, где-то билась о стекло занудная муха, из распахнутого окна неслись крики играющих во дворе детей. Больная все так же лежала, лучше ей не становилось, и глаз она не открывала. Разве что дыхание перестало быть таким шумным — но и только. Дочь сидела на диване, всхлипывая, вытирала красное лицо ладонью, периодически обводя комнату взглядом. В те моменты я отворачивался, чтобы не видеть невысказанный вопрос в ее глазах. Потому что ответ был очевиден и написан на выражении лица Константина.

Костя поднялся. Дочь тоже подняла голову.

— Все, — сказал он. — Мы сделали все, что в наших силах. Больше…

— Она умрет? — чужим голосом спросила женщина.

— Это инсульт, — жестко ответил Костя. — Если уж он случился, назад отыграть его не получится. Поймите нас. То, что можно сделать в условиях «Скорой помощи», я сделал. Но я не Бог.

— Я понимаю. Сколько я вам должна?

Не отвечая, напарник направился к дверям, дернув головой. Я торопливо начал собирать разложенный ящик, старательно избегая взгляда женщины. Та снова сидела в той же позе, спрятав лицо в ладонях. Проклятье, ну почему так? Почему все закончилось вот так?

Громко звякнул пакет с пустыми ампулами, когда я завязывал на нем узел.

— Что мне делать? — внезапно произнесла женщина. — Просто так сидеть и ждать, пока она умрет?

Я не ответил, собирая в другой пакет использованные шприцы и капельницу.

— Какая ж вы, к сучьей матери, медицина, если вот так вот берете и бросаете человека?

Проклятый ящик все никак не хотел закрываться — содержимое, которое идеально помещалось в нем утром, сейчас казалось, увеличилось втрое. Я с трудом защелкнул его, больно прищемив себе палец.

— Вы же клятву Гиппократа давали! У вас что, вообще ничего святого не осталось?

Что я мог ей ответить? Что мог объяснить? Слова ее, хоть и несправедливые, сказанные в состоянии аффекта, били не хуже кнута. Это мне понятно, что стволовой инсульт — это, по сути, приговор, и выживаемость при этом состоянии — крайне невелика, помочь мы ничем не сможем, если уж отступилась больница, но как это объяснить женщине, которую нам сейчас придется оставить наедине с больной матерью. Оставить, по сути, просто смотреть, как та будет умирать.

Я вышел, больно стукнувшись о трюмо в прихожей уже левым коленом. Словно в тумане, мимо меня проплывали стены подъезда, изъеденные плесенью, с висящими, заросшими паутиной, проводами, зашарканные ступени, облупившаяся краска на перилах. Наверное, это и называется «разрыв шаблона». Изначально, ставя свою подпись на заявлении с просьбой принять меня на должность выездного санитара, я жаждал романтики, экстремального адреналина, мне нравилась примеряемая на себя роль спасителя и усмирителя недугов, нравилось, когда тебя ждут и ждут с нетерпением, когда смотрят на тебя надеющимся взглядом, следят за каждым твоим движением, видя даже в банальном открывании ампулы некий высший профессионализм, которому можно довериться. Но в таком беспомощном положении я еще ни разу не оказывался. Не было в моей работе такого, чтобы приходилось просто поворачиваться и уходить, оставляя человека в беспомощном, и — хуже того — в ухудшающемся состоянии. Может, наивно прозвучит, но до этого момента я был почти уверен, что нам по силам справиться с любым заболеванием, особенно когда рядом такой опытный напарник, как Костя. Ситуация, когда даже он оказался бессилен, меня потрясла.

Уже выходя из подъезда, я остановился. Внезапно накатило желание бросить ящик, взбежать наверх, обратно, в ту квартиру, схватить женщину за руки, все ей объяснить, рассказать, дать понять, что мы не бессердечные твари, что есть вещи на свете, над которыми не властен даже самый опытный и знающий врач, говорить, пока в ее глазах не появится понимание, ведь нельзя же так, нельзя поливать грязью тех, кто приехал помочь… Я ссутулился и побрел в машину. Никуда я не пойду и никому ничего не докажу. Да, есть вещи, над которыми не властен никто — ни врач, ни свежеотученный психолог. И понимание — одна из них.